ребёнком, следовательно, его пришлось бы отнимать от груди и переводить на искусственное вскармливание в месячном возрасте, что в то время тоже было немалой проблемой. Здесь же, в Майском, их госпитализировали вдвоём, да и до дома было всего несколько километров. Врачи-терапевты и фельдшер Костенко не решались оставлять больную без хирургического вмешательства, а операцию делать было некому.

После того, как Борис узнал от врачей о положении больной, он захотел её осмотреть. Ему дали халат. Зайдя в палату, где находилась женщина, а на соседней койке — спящий ребёнок, Алёшкин понял, что операция необходима прямо сейчас, промедление могло привести к сепсису. Как выяснилось, больную и так привезли уже поздно: более недели её лечили дома самыми различными средствами — всевозможными компрессами и припарками из печёного лука и даже из сырого мяса. Женщина была почти без сознания, с заострившимся носом, сухими потрескавшимися губами и ярким румянцем на смуглых щеках. Она тяжело и прерывисто дышала.

Алёшкин решился. Повернувшись к сопровождавшим его врачам, он твёрдо сказал:

— Ну что же, сейчас мы её прооперируем, и всё будет в порядке.

— Доктор, — вполголоса обратилась к нему заведующая больницей, — я её недавно слушала — тоны сердца аритмичны, пульс слабый, очень частый. Сейчас наркоз и операция очень опасны.

Также тихо Борис ответил:

— А переезд в Прохладное она не перенесёт, её нужно оперировать здесь, сейчас, немедленно. Стерильный материал есть? А операционная сестра?

Услышав на оба вопроса положительный ответ, повернулся к фельдшеру Костенко:

— Помогать мне будете вы.

Заведующая больницей сказала:

— Наркоз могу дать я. У Марка Веньяминовича, когда он оперировал, я всегда давала наркоз.

Борис улыбнулся:

— Наркоза не потребуется, применение его для больной действительно будет очень тяжёлым. Мы сделаем операцию под местной анестезией.

— Под местной?!! — почти одновременно воскликнули и врачи, и фельдшер. — Такую операцию? Но это невозможно!

Костенко под местным обезболиванием вскрывал фурункулы и небольшие абсцессы, и больные почти всегда громко кричали, испытывая сильную боль. По-видимому, техникой местной анестезии он не владел, а тут этот молодой и, очевидно, очень самонадеянный врач берётся вскрывать почти всю грудную железу под местным обезболиванием — дикость!

Оба врача и Костенко, опасаясь неблагоприятного исхода операции, уже жалели о том, что позвали этого Алёшкина. Положили бы больной спиртовой компресс, может быть, рассосалось бы, может быть, самостоятельно вскрылся бы нарыв, ведь многие грудницей болеют (так тогда часто называли мастит), и не все помирают. Но Алёшкина позвали, он уже взял в свои руки руководство делом, и ничего не оставалось, как со страхом ждать, чем кончится операция.

Между тем, Борис вызвал операционную сестру и, узнав, что в операционной есть все необходимые простерилизованные инструменты и материал, попросил дополнительно приготовить 20-граммовый шприц, иглу длиной 10–12 см и другую — 6–8 сантиметров. Затем, узнав, что в больнице нет новокаина в порошке, велел послать в аптеку заказ на два порошка новокаина по 2,5 грамма каждый. Он остался очень доволен, когда выяснилось, что есть свежий физиологический раствор в бутылках. В то время его довольно часто вводили тяжёлым больным под кожу, иногда это делали и внутривенно, ведь крови для переливания в районной больнице, конечно, не было.

После этих распоряжений Борис отправился в предоперационную, чтобы помыть руки, то же самое он заставил сделать и фельдшера. У операционной сестры нашлись и стерильные халаты, и простыни. Пока Алёшкин и Костенко мылись, она успела разложить на своём столике все необходимые инструменты. На подоконнике стояли три литровые бутылки с физраствором. На вопрос о наличии мази Вишневского сестра ответила, что они никогда такой мазью не пользовались, и её у них нет. К счастью, Костенко вспомнил, что эта мазь есть в амбулатории, он применял её очень редко, и поэтому банка была почти целой. Послали человека за мазью.

В это время принесли порошки с новокаином. Борис попросил заведующую больницей, не нарушая стерильности, открыть одну из бутылок с физиологическим раствором и всыпать туда порошок новокаина. Когда порошок растворился, она по его просьбе вскрыла ампулу адреналина и накапала в ту же бутылку десять капель. Сестре поручили приготовить чистый стакан или банки.

Когда всё было готово, привезли больную. Обнажённая женщина лежала на операционном столе. Её воспалённая грудь, из которой, наверно, уже несколько дней не отсасывали молоко, и в глубине которой, несомненно, находился основательный очаг инфекции, имела огромные размеры, тёмно-багровый цвет и необычайную плотность. Увидев подходившего к ней врача, больная слабым голосом спросила:

— Доктор, это не будет больно?

— Нет, нет! Вы ничего чувствовать не будете, только первый небольшой укол, — успокоил её Борис.

По его приказанию Костенко намазал йодной настойкой всю правую половину грудной клетки пациентки, а Борис, взяв у операционной сестры стерильную простыню, обернул ею эту половину тела так, что осталась видна только грудь и небольшой участок кожи вокруг неё. Затем он в нижнем наружном квадранте её нащупал небольшое размягчение:

— Ага, флюктуация. Значит, разрез будем делать здесь.

Он обратился к женщине-врачу, стоявшей около двери операционной:

— Доктор, пожалуйста, подойдите к голове больной и постойте около неё. Мы сейчас начнём.

В это время к Алёшкину приблизилась заведующая больницей и предостерегающе шепнула:

— Вы забыли привязать больную!

Борис снова усмехнулся. Ему был понятен некоторый испуг в шёпоте заведующей. Дело в том, что основным препаратом для наркоза, применяемым всюду, был эфир. Как известно, прежде, чем заснуть, больной проходил стадию возбуждения. Во время неё он не только двигал руками и ногами, но мог даже свалиться с операционного стола. Поэтому в операционной всегда имелись ремни, которыми больного крепко фиксировали. Большинство врачей техникой местной анестезии владело слабо, и поэтому привязывать оперируемого считалось необходимым. Правда, иногда вместо этого две или три дюжих санитарки просто крепко держали больного.

Алёшкин только что прошёл хорошую школу в клинике А. В. Вишневского, там таких удручающих приспособлений, как привязные ремни, не было и в помине, да и к услугам санитаров фактически не прибегали. За время учёбы Борису пришлось не один раз оперировать гнойные маститы. В отличие от других клиник, у А. В. Вишневского эта операция часто проводилась амбулаторно, а Борис работал на амбулаторном приёме два раза в неделю не менее чем по два-три часа. Правда, все хирургические вмешательства также, как и обезболивание, делались им под руководством ассистента, проводившего практические занятия, да и по тяжести течения они были намного слабее. А здесь?.. «Постараемся не ударить лицом в грязь», — подумал Борис.

Набрав в шприц раствор новокаина, и надев на него длинную иглу, он спросил женщину:

— Как вас звать?

— Шура.