эта недоопределенность не есть «схематичность», так как ничего «схематичного» в слабо намагниченных игральных костях нет. Слабые магниты по сравнению с сильными ничуть не более «схематичны». Эта недоопределенность означает просто большее процентное участие случайного фактора в результатах бросков.

Однако во всем этом самое забавное – то, что получатель информации может «придать смысл» даже таким игральным костям, которые вообще «никаким значением» наделены не были, так как вообще не подверглись намагничиванию со стороны передатчика информации. Дело в том, что, повторяя броски, мы получаем сначала чисто случайные результаты, а затем, когда поле электромагнита намагнитит кости во время их падения, начнут получаться уже неслучайные расклады результатов. Тем самым стратегия восприятия превращает исходно стохастическую систему в нестохастическую, следовательно – в систему «значащую» для получателя информации.

Означенным способом модель демонстрирует, каким образом воспринимаются тексты, с одной стороны, «семантически незаостренные», которые читательская стратегия может «дополнять», а с другой стороны, в равной степени и такие, которые от этих текстов отличны своей неартикулированностью. Воспринимаются и те и другие с помощью чисто стохастического отбора, но читатель способен «навязать» им значение, детерминированное тем, какую стратегию восприятия он применит.

Если теперь взять другие кости, сильно намагниченные, то распределение их бросков не может быть нарушено переменными стратегиями восприятия, то есть изменениями напряжения магнитного поля. Точнее, не может быть нарушено, пока эти изменения остаются в определенных границах. Потому что все же при чрезмерном ослаблении поля восприятия субъект восприятия будет получать «ложные» результаты – как тот, кто даже как следует не поймет «детерминированной» конструкции романа, потому что, например, плохо понимает язык или не умеет интегрировать воспринятого в значащую целостность. Если и в этом случае возникает «семантическая незаостренность», то ее причиной служит уже дезинтегрирующая слабость стратегии, а не «недоопределенность сообщения».

Возникает интересный вопрос: является ли собственная организация «выражения» (с помощью игральных костей) непосредственно тождественной той организации, которая актуализирует «оптимальное восприятие», или же обе эти организации изоморфны, или же, наконец, их взаимное подобие не заходит так далеко?

Структура множества игральных костей перед броском, пока они спокойно лежат в стакане, не изоморфна воспринимаемой. Потому что предоставленные сами себе кости, будучи маленькими магнитами, притягивают друг друга и, следовательно, кладутся так, что северный полюс одного и южный полюс другого «смотрят друг на друга». Напротив, полярные оси брошенных костей располагаются параллельно друг другу, потому что к этому их «принуждает» магнитное поле восприятия своими силовыми линиями. Таким образом, кости (посредством упомянутого состояния всеобщей параллельности костей-магнитов) стремятся к иному виду упорядочения, нежели тот, который в стакане обозначился как «генотип» броска. Итак, организация «генотипа» неизоморфна по отношению к «фенотипической» организации.

Что касается литературного произведения, – то, что в нем представлено (а именно типографский шрифт) как «собственная организация» по ту сторону восприятий, по сути не образует в отличие от костей в стакане какой-либо единой физической системы. В восприятии организация печатных слов проявляется на языковом уровне; но во внеязыковом отношении она не образует никакой монолитной или хотя бы комплексной целостности. Следовательно, в физическом плане текст – это не организованный объект наподобие изолированной системы, а только распределенные на пластинах целлюлозы термодинамически маловероятным образом пятна типографской краски. Это не должно нас особенно смущать. В данной плоскости разница между моделью и языковым произведением (каковым, в частности, является и литературное произведение) сводится прежде всего к разнице между двумя диахрониями. Согласно нашей модели, разделение или «разветвление» на «физические» и «семантические» аспекты артикуляции произошло «очень недавно»: когда провода электромагнита были отключены от контактов лампы. Кроме того, это «разветвление» было актом единичным и простым. Применительно к естественному языку не приходится говорить ни о каком такого рода единичном событии, которое «физической диахронией» было бы отпрепарировано от «семантической синхронии». Рассматриваемое как физический процесс (в его поочередных синхрониях), это отключение гораздо старше, чем человеческий род. В самом деле, тот физический субстрат, который у первобытного человека обеспечил возникновение языка, сам по себе появился гораздо раньше и формировался в течение миллионов лет. Ведь в реальном антропогенезе и в происхождении языка вместо «развилки» на «физику» и «семантику» (как в модели) представлены связи между опредмечиваниями и отделяемыми от них в вероятностных сериях смыслами. Связей же этих буквально бесчисленное множество, и они одна за другой рвутся.

С другой стороны, удивительным кажется все же, как много различных свойств процесса передачи информации удается отобразить с помощью нашей простой модели. Она сохраняет свою значимость для понимания – с одной стороны – условных рефлексов и перехода от генотипов к фенотипам в эмбриогенезе, а с другой стороны – перехода литературного произведения в читательское восприятие. Наконец, она поясняет и отношение между языковым полем (la langue) и речью (la parole).

Поэтому всевозможные множества игральных костей в стаканах образуют «словник» моделирующего «языка». Поэтому же передающие и воспринимающие магнитные поля соответствуют «синтаксису» того же «языка» (действительно, в своей операционной динамике синтаксис должен быть один и тот же в обоих случаях – для оптимизации связи между ними. Вместе с тем есть и буквальное соответствие между «синтаксисом» и «костью»[63]). У этого «языка» имеется своя «диахрония», заданная нестохастическими ограничениями исходно случайных состояний. Эти состояния были физическими. У того же «языка» есть и своя синхрония, но уже только «семантическая». В ней определенные «выражения» (яркость, свет) «значат». Кроме того, этот язык устойчиво подчинен некоему градиенту, который не следует отождествлять с синтаксическим.

Естественный язык располагает присущей ему, взятой из среды «ориентирующей стрелкой». Для высказываний на этом языке она представляет собой указатель одновременно и структурный, и семантический, который инсталлируется в языке с помощью временного указателя объективных процессов в среде или же путем их опредмечивания. Оно изменяется с течением времени и направлено из прошлого в будущее. Подобно этому и в нашей модели есть «ориентирующая стрелка», которая доминирует над собственной структурой сообщений и их семантики. Та же «ориентирующая стрелка» делает возможными как передачу, так и восприятие информации. Она («стрелка») инсталлируется с помощью градиента тяготения, который представляет собой неменяющийся параметр. И в естественном языке, и в нашей модели этот градиент делает возможным генезис и вместе с тем функционирование языка, но одновременно он вносит в эти процессы случайные нарушения.

Модель демонстрирует также, что артикуляции действительно присуще собственная «синтаксическая» организованность, задаваемая в рамках этой модели магнитным состоянием костей, и что вторая «часть» той же организованности, также неотъемлемая от процессов передачи и восприятия, – это тот «синтаксис», который действует при передаче и восприятии информации. При этом, однако, возникающий фенотип никогда не бывает тождествен организации самого сообщения. Тот же «синтаксис» (składnia) как функция «сборки»