Катя поужинала, надо признаться, с большим аппетитом.

Как ни странно, но нервный стресс последних дней никак не сказался на аппетите. В зарубежных детективах, которые Катя порой почитывала на сон грядущий, героини обычно вообще ни черта не ели, а лишь глушили коньяк, мартини да черный кофе, нервно куря сигарету за сигаретой. А Катя наелась помидоров, отварной трески и тушеной моркови.

А кофе вообще пить не стала: вредно на ночь для цвета лица.

Потом уселась с ногами в любимое Вадькино кресло, взяла телефонную трубку и набрала номер Мещерского.

Сережка оказался дома и даже — навеселе, что было для него большой редкостью.

— Сереж, привет, это я. Хочу тебя знаешь о чем спросить? — начала Катя без предисловий. — Да ты пьян, что ли?

— Ни-ни, ни в одном глазу, Катюш, — Мещерский говорил почти связно. Мы малайцев провожали в Шереметьево… Я, как рыбка золотая, там на посылках сновал — ерунда какая-то с таможней… Еле сплавили…

— Ясно все с тобой, — Катя вздохнула: Сережка ей был нужен даже в таком малость клюнувшем состоянии. — Напряги все свои хваленые логические способности, думай и отвечай на вопросы.

— Напрягаю, Кать, — Мещерский крякнул так, словно и на самом деле впрягался в воз. — Дай-ка только до дивана доберусь, ослаб что-то.

Беседа с Сережкой нужна была Кате потому, что Мещерский как никто другой в самых простых словах умел толково объяснить некоторые вещи, которые Катя предпочитала обдумывать не самой, а отдавать на суд «независимого наблюдателя».

— Вот поясни мне, пожалуйста, такую ситуацию, — начала она. — Человек совершает три зверских убийства и в каждом случае ничего не предпринимает для того, чтобы спрятать трупы. Наоборот, оставляет их в таких местах, где их вскоре могут обнаружить. И лишь по роковому стечению обстоятельств трупы быстро не находят.

— Ты ПРО ЭТО снова, да? — голос Мещерского словно угас. — Мне бабка сегодня звонила. Что у наших делается — неописуемо! («Наши» были многочисленные знакомые семей Мещерских, Кравченко и Базаровых.) Кто-то даже предлагает писать коллективную жалобу Генеральному прокурору.

Никто не верит, что Степка мог…

— Будь добр, не перебивай меня. Я и так не очень-то тверда в мыслях. Объясни то, о чем я говорю.

— Ну а что объяснять-то? Убийца выбирает один из трех возможных вариантов поведения. Так, он не прячет трупы, оставляя их в тех местах, где их могут быстро найти… Какие из этого выводы? А). Либо убийце наплевать, найдут их или не найдут. Это его вообще не заботит ввиду его… душевного состояния в момент убийства. Б). Либо он не боится оставлять трупы, потому что уверен — ни одна улика его не выдаст, либо… Либо он прямо добивается того, чтобы трупы его жертв были обнаружены в самом скором времени.

— А для чего это убийце нужно?

— Откуда же я знаю. Катюш? Это мое логическое построение, я не могу его конкретизировать. Ты мне не дала для этого посылок.

— Так, ладно, — Катя помолчала секунду. — Ну а если внезапно его поведение в корне меняется: он убивает четвертую жертву и тщательно прячет ее труп?

— Посылки те же самые. Либо убийца считает, что на этот раз в момент убийства что-то произошло не так — он оставил улики, явно указывающие на него, либо… либо ему уже больше не надо, чтобы труп его жертвы был найден немедленно после убийства.

— Почему?

— Возможно, потому, что сама надобность в этом отпала: цель достигнута.

— Какая цель, Сереж?

— Катя, ты снова забываешь, что это только голая абстракция.

— Хорошо, хорошо. Ну а вот такой вопрос: три убийства совершены в одном районе, более того, в сходных условиях — природа, дача… Означает ли это, что у убийцы выработался стереотип места?

— Проще, означает ли это, что и четвертый труп, пока еще не обнаруженный, надо искать там же, где и три других?

И нет и да, Катя. Возможно, но не обязательно. А возможно, что поступки убийцы диктуются совершенно иной логикой.

— Какой?

— Ответа не будет, снова ты торопишься. Но в любом случае вариантов преступного поведения может быть несколько.

Сокрытие трупа — целенаправленное действие. И почти всегда оно посвящено одной цели: уничтожить улики, не быть пойманным. Где находится труп жертвы, знает только убийца, и это по какой-то причине крайне для него важно. Но снова хочу оговориться: это всего лишь абстракция. И все эти мои построения имеют хоть какой-то логический смысл только в одном случае, — тут Мещерский запнулся. — Если убийца не болен психически. А в этом случае со Степкой…

— Он сказал мне, что поклялся Дмитрию матерью, что никого не убивал. И Лизу тоже, — сказала Катя. — Димка ему, кажется, не поверил…

— А ты?

— А я… И я нет, не поверила, Сережа. После всего, что случилось, я не могу верить словам, без доказательств.

— А почему тогда ты звонишь и задаешь такие странные вопросы?

— Почему… У меня не только вопросы сейчас странные, у меня такое чувство, Сережа… Это дело начиналось весьма банально: обычная преступная разборка, заказное убийство, подмосковная братва — михайловцы, их лидер провинциальный крестный папа, нанявший какого-то придурка с уголовным прошлым сыграть роль киллера… Словом, полнейшая криминальная лабуда. Все это было сначала, и все это слетело, как шелуха. Потом начались странности: появился необычный психоз, мы заговорили об оборотничестве и…

— И? Ты же сама версию оборотня первая подняла и оказалась права, хоть и формально, но…

— Я тебе, Сережа, еще в самый первый раз сказала, помнишь? «Не в оборотнях-вервольдах дело». Тогда это у меня просто с языка сорвалось, а теперь… Я не знаю, но что если и вправду: НЕ В ЭТОМ ТУТ ДЕЛО, А?

— Очень туманно, Кать, — Мещерский повторил свою излюбленную фразу. Ты от меня логики требуешь, а сама…

Больше ничего не скажешь?

— Пока больше ничего. — Катя вздохнула. — Что говорить, я не знаю, но сидеть сложа руки просто сил нет.

На такой вот неопределенной ноте телефонные переговоры с Мещерским были прекращены. Катя свернулась в кресле клубком, поджала ноги. Включила видео выбрала кассету с видеоклипами, слушала музыку, бездумно смотрела на экран…

Легла она рано — и рано проснулась на следующее утро: электронный будильник показывал без четверти семь. Катя встала и засновала по квартире как челнок: руки, ноги, казалось, сами все делали. Голова была наполнена легкой пустотой и жаждой действия. Командировку в Раздольск пока еще никто не отменял. А в девять часов с вокзала уходит последняя утренняя электричка — не опоздать бы!

* * *

Это утро, памятное по многим причинам для большинства героев этой истории, начиналось весьма обычно. У всех маячили впереди какие-то дела — у Колосова, наверное, больше других. После разыскного аврала наступило вроде бы небольшое затишье, которым не преминуло воспользоваться всезнающее начальство.