– Я вижу, ты счастлив вновь увидеть своего сокола, Эндрю, – но в твоем сердце живет печаль?

– Ты прав, друг мой, – вздохнул тот. – Я… я не говорил тебе раньше, но я стал рыцарем-тамплиером.

Хасан кивнул:

– Я знаю об этом. Мне рассказали. В этом королевстве невозможно сохранить секрет.

– А, так ты все знал… Я пытался скрыть эту весть от тебя, потому что боялся, она придется тебе не по душе.

– Так и было, но я бы не позволил своему недовольству встать между нашей дружбой. В душе мы братья, Эндрю, и, даже если одному брату приходится сражаться с другим, между ними все равно остается любовь. Поскольку ты не упоминал о своем достижении, я предпочел также умолчать о нем. Лишь слабая тень скользнула между нами, не более.

– Я пристыжен и посрамлен, – признался Эндрю. – Ты куда лучше, чем я полагал, Хасан, и во много крат лучше меня самого.

– Ничуть. Мы с тобой совершенно одинаковы. Я также слышал, что Прокаженный король – твой друг, но эта дружба основана лишь на забавах и вызывающем поведении. Это правда?

– Полагаю, да. И вместе с тем король лишил меня титула. Я наказан за то, в чем нет моей вины. И ни один человек не высказался в мою защиту. Даже сам Балдуин.

Хасан положил ладонь на плечо друга.

– Мне искренне жаль, что ты несчастен. Я понимаю твои чувства. Мне было бы ничуть не легче, если бы Саладин призвал меня в ряды своей Бессмертной Стражи, а потом прогнал с глаз долой. Но это лишь один из уроков жизни, Эндрю. Положись на милость Аллаха или твоего Господа, и пусть судьба ведет тебя дальше к твоему предназначению. Мы называем это кисмет.

– Мы тоже верим в судьбу, возможно, ты прав, Хасан. Я ощутил вкус славы, теперь следует подождать немного и узнать, что еще для меня приготовила жизнь. А теперь пойдем отпустим сокола в небо. Я смотрю, у него новые путы на ногах…

Друзья вышли из города и углубились в пески. Затем они отпустили сокола, взмывшего ввысь в потоках пустынного ветра. Эндрю ненадолго прекратил размышлять о своих горестях. Птица чувствовала единение с ветром, человек чувствовал единение с птицей, и, слившись с ней в полете над дюнами, он сумел забыться.

Но затем произошло нечто странное, пока он наблюдал за соколом. Что-то смутное и неясное – то ли видение, то ли бесплотный дух – метнулось в небе между солнцем и парящим в небе хищником. Оно промелькнуло и исчезло так быстро, что Эндрю не вполне понял, что именно открылось его глазам, но ни на миг не усомнился в том, что это было нечто престранное и презанятное.

– Ты это видел? – спросил он Хасана.

– Да.

– Что это было?

– Не знаю. Оно промчалось быстрее стрелы.

К этому было нечего прибавить. Ни один из друзей не понял толком, что случилось, а потому какой смысл обсуждать происшедшее. Нельзя подробно описать увиденное мельком. По небу пронеслась крылатая тень, быстрее молнии во время грозы. Поэтому юноши не стали говорить об этом и вернулись к охоте.

Эндрю искренне наслаждался обществом друга, однако, попрощавшись с ним и его семьей после чая, снова ощутил отчаяние. Ему предстояло вернуться к месту своего позора. В животе словно собирался кусок ледяного свинца, стоило лишь подумать о приеме, который теперь ждет его в замке. Некоторые тут же забудут о происшедшем, не придавая особого значения разжалованию рыцаря. Другие станут мило улыбаться, злорадствуя в душе. Третьи пройдут мимо с каменными лицами, не обращая на него ни малейшего внимания, радуясь, что не обязаны заговаривать с ним.

Эндрю сумел избежать встречи со знакомыми людьми, направился в свою комнату, однако дверь не открылась, когда юноша повернул железное кольцо. Он сначала решил, что его лишили и жилья в замке, но затем толкнул дверь посильнее, и она немного подалась. Что-то не давало открыть дверь. Кое-как протиснувшись в узкую щель, Эндрю тихо охнул, пораженный открывшимся ему жутким зрелищем.

С балки на веревке свисало безжизненное тело, вплотную к двери.

Светлые, почти белые волосы падали на плечи его друга, небесно-голубые глаза были широко раскрыты и слепы.

– Ох, бедный мой Томас… – прошептал Эндрю. – Что я сделал с тобой?

К подолу рубашки Томаса была приколота записка. Эндрю протянул руку и сорвал ее с булавки. Поскольку юноша уделял должное внимание своим урокам, он сумел прочесть написанное: «Эндрю, не печалься – я отправился домой».

Снаружи, со стороны часовни донесся колокольный звон – наступила полночь.

– С Новым годом, Томас, – прошептал Эндрю, побледнев, чувствуя, как горе тисками сжимает сердце. – Да смилостивится над тобой Господь.

Тоби был готов сломаться, несмотря на то что был крепким, сильным парнем, но перетаскивание тяжелых камней, из которых медленно росли стены султана, высасывало из него жизнь. Он поднимался на рассвете – приходилось бы вставать раньше, если бы ночью не царила кромешная тьма, – и получал на завтрак миску странного месива, похожего на кашу. Он так и не понял, из чего оно сварено. Еда была практически безвкусной и не слишком питательной. Затем ему давали деревянную чашку и велели напиться из ближайшего ручья, вода в котором была грязной и мутной. В животе все время урчало, такое питание не пошло на пользу внутренностям, и это лишь больше ослабило его.

Сразу после «завтрака» Тоби и других рабов, несколько сотен черных и горстку белых, кнутами строили в ряд и гнали в каменоломню. Те, кто знал ремесло каменщика, резали блоки из гранита. Те, кто, как Тоби, не обладал никакими полезными знаниями и навыками, с помощью канатов укладывали камни на катящиеся бревна. Затем их надлежало тянуть по импровизированной дороге к месту, где главный строитель, египтянин, распоряжался возведением стены. Это последнее задание было наиболее опасным, поскольку камни невероятно тяжелы и нередко падали на рабов, а иногда даже осыпалась часть стены. Разумеется, выживших не оставалось.

Только вчера Тоби видел, как кусок опорной балки рухнул прямо на ноги африканца. Кости не выдержали удара и сломались. Охранники добили несчастного, как раненого зверя. Палками, до смерти. У султана не было больницы для нездоровых рабов. Если кто-то тяжело заболевал и выздоровление казалось не слишком вероятным, его ждала казнь. Иначе они бы только ели и пили, не выполняя никакой работы. Стройка – не место для безделья, и не важно, болен человек или здоров.

Зимой тягать камни было достаточно утомительно. Но приближалось лето, и под палящим солнцем работать стало почти невозможно, хуже, чем в аду. Вплоть до этого времени Тоби страдал молча, не жалуясь, но в последнее время обнаружил, что просыпается во сне в грязной дыре, куда сгоняли рабов вечером, в слезах, прося мать быстрее забрать его отсюда.

Тоби был на грани.

Он поплелся обратно в карьер после того, как вместе с товарищами по несчастью доволок первый камень главному строителю. Его подгоняли плетьми стражники, изрыгая непристойные ругательства в адрес рабов. Они были не людьми, а животными, ходящими на двух ногах. Они стали ими в тот миг, как были заплачены деньги. Собаки во дворце были больше достойны сочувствия или внимания, чем рабы в каменоломне.