– Я представлю им Майру, – продолжал отец. – Хочу, чтобы они увидели, сколь восхитительное украшение появилось в нашем скромном домике!

– Отец, – вдруг сказал Ноулетон, – конечно же, со временем мы с Майрой пожелаем жить здесь, вместе с тобой и с мамой, но первые два-три года, как мне кажется, нам лучше всего будет пожить в Нью-Йорке!

Раздался грохот. Мистер Уитни сгреб пальцами скатерть, и лежавшие рядом с ним серебряные столовые приборы звенящей кучей грохнулись на пол.

– Глупости! – в ярости воскликнул он, грозно помахав своим коротеньким пальчиком сыну. – Ты говоришь глупости! Вы будете жить здесь, понятно? Здесь! Что за дом без детей?

– Но, отец…

Разволновавшись, мистер Уитни вскочил; его желтоватое лицо покрылось неестественным румянцем.

– Тишина! – взвизгнул он. – Если ты рассчитываешь на какую-либо помощь с моей стороны, то получить ее ты сможешь лишь под крышей моего дома – и нигде больше! Ясно? А что касается вас, моя изысканная юная леди, – продолжил он, махнув трясущимся пальчиком в сторону Майры, – то вам следует запомнить, что вы будете жить здесь, и только здесь! Наша семья живет в этом доме, и так будет и впредь!

Он на мгновение замер, встав на цыпочки, бросая гневные взгляды то на нее, то него, а затем внезапно развернулся и поспешно покинул комнату.

– Да-а-а… – изумленно выдохнула Майра, повернувшись к Ноулетону. – И кто бы мог подумать?

III

Через несколько часов она добралась до кровати, не чуя под собой ног; ее терзали досада и тревога. Наверняка она знала одно: она не будет жить в этом доме! Как угодно, но Ноулетону придется убедить отца снять для них квартиру в городе. Коротышка с желтоватым лицом действовал ей на нервы; она не сомневалась, что собаки миссис Уитни теперь еще долго будут сниться ей по ночам; небрежные манеры шофера, дворецкого, горничных и даже гостей никак не вязались с ее представлениями о жизни в богатом поместье.

В легкой дремоте она пролежала почти час; а затем из соседней комнаты вдруг раздался резкий крик, и она, вздрогнув, почти совсем проснулась. Она села в кровати и прислушалась; минуту спустя крик повторился. Больше всего он напоминал плач усталого ребенка, который тут же приглушили, прикрыв ему рукой рот. В окружающей тьме и тишине изумление понемногу сменилось беспокойством. Она подождала, не повторится ли плач; но, сколько она ни напрягала свой слух, в ушах лишь звенело напряженное пружинящее безмолвие трех утра. Она подумала о Ноулетоне; его спальня находилась в другом крыле особняка, рядом с комнатой матери. Здесь, выходит, была только она одна – или не одна?

Чуть приоткрыв рот, она вновь легла и стала прислушиваться. С детских лет она не боялась темноты, но чье-то нежданное присутствие в соседней комнате ее испугало, заставив воображение перебирать кучу страшных историй, которыми она иногда убивала долгие вечера.

Услышав, как часы пробили четыре, она обнаружила, что очень устала. На сцену ее воображения медленно опустился занавес; повернувшись на бок, она почти сразу же уснула.

Наутро, гуляя с Ноулетоном среди сияющих морозным инеем кустов опустевшего парка, она почувствовала легкость в сердце и удивилась: с чего это ночью ее вдруг одолела тоска? Наверное, любая семья покажется странной, когда приезжаешь в гости впервые и видишь незнакомых людей в столь интимной обстановке. Но твердое намерение сделать так, чтобы они с Ноулетоном жили где угодно, лишь бы рядом не было белых песиков и прыгучего коротышки, никуда не исчезло. А уж если все общество округа Вестчестер состоит сплошь из чопорных типажей вроде тех, что почтили своим присутствием танцы накануне…

– Моя родня, – сказал Ноулетон, – должно быть, выглядит не совсем обычной. Думаю, я вырос в довольно странной атмосфере, но мама совершенно нормальна, если не считать ее склонность держать дома пуделей в неимоверных количествах, а папа, несмотря на всю свою эксцентричность, занимает очень прочное положение на Уоллстрит.

– Ноулетон, – внезапно спросила она, – а кто живет в комнате рядом с моей?

Неужели он вздрогнул и слегка покраснел? Или это ей показалось?

– Я спрашиваю, – неторопливо продолжала она, – потому что практически уверена, что слышала, как ночью там кто-то плакал. Было похоже на плач ребенка, Ноулетон!

– Но там никого нет! – решительно ответил он. – Тебе показалось… или ты что-то не то съела? А может, какая-нибудь горничная захворала?

Закончив на этом, он тут же сменил тему разговора.

День пролетел быстро. Мистер Уитни за обедом, кажется, совсем забыл, в каком настроении завершил вчерашний вечер; он, как и всегда, был исполнен нервной восторженности; и, глядя на него, Майра вновь подумала, что где-то она его уже видела. Вместе с Ноулетоном она опять навестила миссис Уитни, и вновь пудели тревожно зашумели и разлаялись, и вновь их резко унял хрипловатый гортанный голос. Беседа была краткой, отдающей ароматом застенка святой инквизиции. Она, как и предыдущая, окончилась смыканием сонных век дамы и прощальной песнью в исполнении собак.

Ближе к вечеру она узнала, что мистер Уитни со свойственным ему напором умудрился прямо сегодня организовать вечерний неформальный концерт для соседей. В танцевальном зале водрузили сцену, и Майра уселась в первом ряду, рядом с Ноулетоном, с любопытством наблюдая за действом. Сначала пели две тощие высокомерные дамы; какой-то мужчина продемонстрировал древние, как мир, карточные фокусы; некая девица показывала пародии; затем, к изумлению Майры, на сцене появился сам мистер Уитни и довольно лихо сплясал чечетку. Было что-то невыразимо жуткое в том, как с мрачной торжественностью порхали взад-вперед по сцене коротенькие ножки знаменитого финансиста. Но танцевал он отлично, с легкой и непринужденной грацией, и сорвал шквал аплодисментов.

В полумраке зала к Майре вдруг обратилась сидевшая слева дама:

– Мистер Уитни просил вам передать, что хотел бы пригласить вас за кулисы!

Недоумевая, Майра встала и поднялась по боковой лестнице, которая вела за сцену. Там ее уже поджидал суетливый хозяин дома.

– Ага! – захихикал он. – Великолепно!

Он протянул ей руку, и она с недоумением ее приняла. Не дав ей времени сообразить, что за этим последует, он тут же повел ее – точнее, почти что потащил – на сцену. Они оказались под лучами прожекторов, и в зале стих шум разговоров. Прямо на нее из мрака глядели неровные пятна мертвенно-бледных лиц, и она почувствовала, как у нее краснеют уши, пока мистер Уитни готовился говорить.

– Дамы и господа! – начал он. – Большинство из вас уже знакомо с мисс Майрой Харпер. Вы уже имели честь быть ей представленными вчера. Она – прелестная девушка, уверяю вас! Кому это знать, как не мне! Она намеревается стать женой моего сына!

Он сделал паузу, покивал головой и принялся хлопать в ладоши. Публика тут же подхватила аплодисменты, и Майра оцепенела от ужаса – ей еще никогда не приходилось испытывать такого смущения.