О том же, но более подробно генерал написал в Коллегию иностранных дел — рассказывал о переговорах с афганскими представителями, убеждал начальство: «Содержание поморских оставших провинцей неудобь сносное дело, а особливо Гилянь, гроб людской», — и опять предлагал вывести оттуда войска в Астару, «понеже там воздух здоровой». Он не осмелился выступить против предписанного ему очередным указом (от 30 марта 1728 года) заключения мира с Эшрефом, но считал, что войска завоевателей находятся «в слабости», и дал сбывшийся вскоре прогноз: «…уповаю и во авганцах не весьма замедленному быть падению, а Тахмасибу притом усилитца признаваю». Такой вывод был не случаен: начав войну, афганцы и турки оставили в покое шаха Тахмаспа, а захвативший исфаханский престол Эшреф рассорился с владевшим Кандагаром братом убитого им Махмуда Хусейном и тем самым лишил себя подкреплений из Афганистана.

Левашов считал ситуацию выгодной для России, поскольку она давала надежду официально передать шаху Гилян и таким образом «назазорным и непоносительным образом от оных провинцей избавитца». Упорный генерал еще раз повторил свои аргументы в доношениях, отправленных 25 мая в Верховный тайный совет и Коллегию иностранных дел. Он доложил о подготовке договора, но вновь высказал свое «слабое мнение» о ненадежности мира: «Авганская сторона ныне слаба и Персиею всею ненавидима»; Эшреф и его люди не только не имеют «кредита» у населения, но и не поддерживаются турками. Заключая мир «по указу», Левашов уже по свой инициативе старался установить отношения с Тахмаспом, для чего приютил в Реште каким-то образом освободившегося из афганского плена бывшего эхтима-девлета Мирзу Абдул Керима, а после отправил его к шаху.

Апрельские письма Левашова были получены в Москве только в июне. К тому времени генерал выполнил данное ему указание — сочинил «трактат» с афганцами и отправил его текст на утверждение в Казвин и Исфахан с капитаном Белавиным и своим переводчиком Муртазой Тевкелевым; его люди заодно должны были разведать, много ли сил у Эшрефа и находится ли у него «в послушании» Кандагар. Параллельно Левашов продолжал «пересылки» с шахом и так любезно «трактовал» его посланцев, что «пристойными способами» изъял у них письма людей из окружения Тахмаспа туркам. В Москве его позицию одобрили и указали, что «за уступление какой провинции тамошней отдаленной не стоим, хотя б оное учинилось Эшрефу или Тахмасибу, только б оные достались такому владетелю, который совершенно может оные содержать, чтоб туркам каким случаем в руки не пришли».

Министры оценили службу своего генерала и положились на его «благоразсуждение»: в августе 1728 года Левашов получил орден Александра Невского и полномочия на ратификацию договора. С последним, однако, пришлось подождать: со «степнозверским авганским варварским непостоянством» советники Эшрефа стали исправлять статьи договора «по своим надобностям» и требовали себе Гилян, который уступать было никак нельзя — Левашов был уверен, что афганцы его «потеряют». Тот же Гилян — или хотя бы его часть — Лагиджан — просили отдать и прибывшие в Решт послы Тахмаспа. В доставленном ими велеречивом письме шах сообщал, что прочие отошедшие по договору 1723 года владения «вашими признаваем», но взамен требовал немедленной помощи для освобождения Исфахана. Левашов выслушал послов, узнал о новых поражениях войск Тахмаспа от афганцев — и решил, что шах еще не «созрел» для подписания соглашения: «Оную сторону ко истинному союзу не блиску вижу».

В ноябре 1728 года русские посланцы вернулись в Решт с афганскими представителями Мирзой Исмаилом и Умар-салтаном. После недолгих переговоров «в Гиляни над войски российскими главный командир и при море Каспийском в Даримарсе над провинциями верховный правитель благородный и превосходительный господин генерал-лейтенант и ордена Святого Александра кавалер Василий Левашов с стороны многосчастливого Испаганью и землями обладателя и прочая, и прочая, и прочая, высоковерный и высокопочтенный наместник над войски сапасалар Мугамет Сайдал-хан и беглербеги и почтеннейшие благородные Мустеф Фиель Хаси Мирза Мухамет Измаил, да Омар-султан, да Хаджи-Ибрагим, между высокими дворами и государствами, землями, подданными, купно предвосприняв к полезному делу истинный, безопасный, постоянный и вечно пребывающий дружеский трактат учинили».

Эшреф признал российскими прикаспийские провинции, за исключением Мазандерана и Астрабада, которые Россия «к Персии оставлять соизволит, но под таковым крепким обязательным договором, дабы оные провинции ни в какие другие державы ни под каким образом отданы бы не были». Третья статья договора подробно фиксировала границу в Гиляне, шестая и седьмая определяли порядок решения пограничных конфликтов и взаимную выдачу беглых, а восьмая предусматривала свободу «коммерции» в Иране для купцов обоих государств: «жительство, свободной торг и переезд», в том числе и транзит. «Размен» трактатами состоялся 13 февраля 1729 года, и Левашов немедленно «заступил» войсками отходившую к России Кутумскую «провинцию» и оставил гарнизон в Кутуме. Договор оказался полезным — но недолговечным.

Предсказания Левашова оказались верными: уже через несколько месяцев он сообщал в Москву, что афганцы «ослабевать начинают». Войска шаха Тахмаспа освободили Тегеран и захватили Казвин, афганский гарнизон которого был заперт в цитадели; главным же героем этих побед генерал назвал шахского полководца Тахмасп Кули-хана, вскоре ставшего владыкой Ирана[27].

В то время владения Тахмаспа ограничивались провинцией Мазандеран, да и здесь его власть не была устойчивой. При кочевавшем из города в город дворе за влияние на капризного и слабовольного «принца» боролись представители различных группировок. Сначала удача улыбнулась правителю Астрабада Фетх Али-хану Каджару. В выборе способов снискать расположение Тахмаспа он был не слишком щепетилен — в мае 1726 года просто разгромил войска шаха, так что тот вынужден был просить помощи у кочевников-«туркменцов»; тогда Фетх Али-хан явился с повинной, отговорил шаха от борьбы — и в награду за видимую покорность получил реальную власть. «Аудиенцию имел мая 29 дня, — сообщил Аврамов в письме от 1 июня 1726 года из Астрабада, — шаха видел как пленника, грамоты из рук у меня вырвали и положили подле шаха, говорить мне много не допустили». Астрабадский губернатор был назначен правителем государства: «Июля 3 дня (1726 года. — И. К.) шах волею или неволею пожаловал Фатали-хана в векили[28] и дал ему во всем полную мочь и власть».