— Вы говорили, что ваш муж тоже работал на разведку во время войны и что у него там осталось много знакомых. Он погиб в автокатастрофе в самый разгар Суэцкого кризиса, как раз когда пытался провернуть какую-то нефтяную сделку в Восточной Европе. Вы из-за этого заподозрили коллег Лоуренса?

— Возможно, — согласилась Эдвина. — Седрик ведь был отличным водителем. А причины его смерти никто даже не стал расследовать.

— И когда Лоуренс погиб тоже при весьма подозрительных обстоятельствах, вы подумали, что тут просматривается некая связь?

— Когда умер Седрик, я позвонила Дики Хоукинсу. Разумеется, он все отрицал, но мне почему-то показалось, что я все-таки права… сама не знаю почему.

— Значит, вы считаете, что Седрика, возможно, убили?

— Весь ужас в том, мистер Бэнкс, — ответила Эдвина, — что, когда имеешь дело с людьми этой профессии, невозможно что-то знать наверняка. А теперь прошу меня извинить. Очень устала. Спокойной ночи. — И она отключилась.

Бэнкс услышал, как Сарабет Тучек тихо поет «Мертворожденного», одну из самых любимых его песен. Выходит, дело Хардкасла — Сильберта и впрямь окончательно закрыто. Даже если погибли они из-за циничных экспериментов Дерека Ваймена, ничего не поделаешь. Ваймена упечь за решетку невозможно, перед законом он чист.

Никаких обвинений ему не предъявишь, и что бы ни думала Эдвина Сильберт, опровергнуть его показания тоже не выйдет. Однако чуял Бэнкс, что Ваймен темнит. То, что он разыграл в комнате для допросов, было придумано и продумано заранее. Ваймен попросту перехитрил их, загодя подготовил убедительную легенду. Хардкасл и Сильберт мертвы. Это Ваймен, нарочно или случайно, довел их до гибели, но разгуливает спокойненько на свободе.

Зато теперь, покончив с Вайменом, Бэнкс мог заняться и личными проблемами. София. Не может же эта ссора стать непреодолимой преградой на пути к их счастью. Бэнкс был уверен, что все еще можно исправить. Просто надо подождать, остынуть. Убедить Софию, что он не виноват в том, что взломали дверь. Можно даже рассказать ей о ходе дела и передать разговор с Берджессом. Ну и подарок какой-нибудь припасти, это уж точно не помешает. Не диск, а что-нибудь необычное. Экспонат для ее «коллекции». Конечно, милых ее сердцу вещиц уже не вернуть, но он мог бы предложить взамен что-то новенькое. Сей артефакт со временем обрастет своей собственной историей, станет частью традиции. Найти бы только что-то стоящее! Тогда София убедится, что он понимает, как горька ее утрата, и не считает ее барахольщицей. Бэнкс действительно думал, что он понимает ее. Во всяком случае, это хоть какой-то план.

Спустя час, когда Бэнкс сменил альбом Тучек на диск Шарлин Мари Маршалл, который начался с невыносимо грустной и медленной аранжировки роллинг-стоунзовского хита «Нет мне удовлетворения», зазвонил телефон. Подняв трубку, он не сразу узнал голос.

— Алан? — произнес мужчина.

— Да.

— Это Виктор, Виктор Мортон. Отец Софии. Как у вас дела?

— Нормально. Что-нибудь случилось? Я могу вам помочь?

— Можешь. Для начала объясни, что, черт возьми, происходит?

У Бэнкса сердце ушло в пятки. Господи, неужели София рассказала отцу про взлом? И Виктор тоже теперь будет винить в этом Бэнкса?

— Что вы имеете в виду? — облизав пересохшие губы, спросил Бэнкс.

— Вчера у меня состоялся чрезвычайно занятный разговор с одним моим старым коллегой, — продолжил Виктор. — Мы случайно столкнулись на улице, и он предложил вместе выпить. Удивительное совпадение.

— Как его зовут?

— Это совершенно не важно. Мы когда-то встречались в Бонне. Он мне никогда не нравился. Я всегда подозревал, что он вроде тех… хм, вроде того человека, о котором мы говорили с тобой недавно.

— Вроде Сильберта? Шпиона?

— Тебе обязательно произносить это вслух? Так, чтобы все слышали?

— Это уже не важно. Дело закрыто. Как выяснилось, Хардкасл подозревал Сильберта в измене и нанял знакомого, чтобы тот добыл улики. Официальная версия, так сказать. В конечном итоге оба погибли из-за чудовищной ревности. Вот и все. Вывод таков.

— Хорошо бы это сказали и моему коллеге.

— А в чем дело?

— Сначала мы весьма мило общались — повспоминали старые добрые времена, обсуждали пенсию и все прочее, а потом он начал расспрашивать меня о тебе. Считаю ли я тебя хорошим детективом, как отношусь к тому, что ты встречаешься с моей дочкой.

— И что?

— Алан, я не люблю, когда меня допрашивают. Я ему ничего не сказал. Тогда он кардинально сменил тему и принялся разглагольствовать о том, как много сейчас везде консульств и посольств и как волей-неволей иногда доходят странные обрывки сведений, фрагменты головоломок, в общем, то, о чем все нормальные люди стараются забыть. Я ему только поддакивал. Потом он спросил, не знаком ли мне некий Дерек Ваймен. Я сказал, что нет. А ты его знаешь?

— Это ведь тот самый человек, которого Хардкасл попросил раздобыть улики измены. Но никакого отношения к тайнам и секретам, по крайней мере государственным, это не имеет. Повторяю, тут все оказалось замешанным на банальной ревности.

— Короче, он еще позудел мне про этого Ваймена, мол, уверен ли я, что его не знаю, и чтобы я хорошенько подумал, все как обычно. Потом спросил, как поживает моя «обворожительная» дочурка София. Назвал ее по имени, между прочим. Я ему сказал, что она поживает прекрасно, и собрался уходить. И в самый последний момент он ухватил меня за рукав и посоветовал быть поосторожнее. Никаких угроз, ничего. Просто «Будь осторожен, Виктор». Как думаешь, что это все значит?

— Чистейшей воды мелодрама, игра, — предположил Бэнкс, чувствуя тем не менее, как по его спине бегут мурашки. — Они обожают театральщину. Почти так же, как загадки и всякие коды.

— Ну, надеюсь, ты прав, Алан. Искренне надеюсь. Потому что, если хоть что-нибудь случится с моей дочерью, я…

— Если что-нибудь случится с вашей дочерью, вам придется встать в очередь, потому что первым ей на помощь брошусь я.

— В общем, мы друг друга поняли.

— Да, конечно, — подтвердил Бэнкс. — До свидания, Виктор.

Отпив еще вина и почесав не бритый два дня подбородок, Бэнкс принялся обдумывать этот странный разговор. Спустя какое-то время Шарлин Маршалл затянула свою строгую и сдержанную версию песни «Дикий ветер». На долину упала тень от большого облака, похожего на бегущего оленя. Бэнкс налил себе еще вина.

Приближался вечер, когда Уинсом и Даг Уилсон в сопровождении нескольких офицеров полиции подходили к дому Быка. Если он вооружен, то, разумеется, весьма опасен. Полицейские несли миниатюрный таран, который в отделении называли не иначе как «большой красный ключ». Если Бык не откроет, придется выломать дверь.

Подкрепление поставили и на первом этаже у лестницы, где уже собралась небольшая толпа. Энди Пэш не сразу, но все же дал обличающие показания, и теперь против Быка можно было выдвинуть обвинение в нападении на Донни Мура. Удалось копам узнать и настоящее имя Быка — Торос Кемаль. Поэтому он и Бык, но Уинсом была совсем не уверена, что с турецкого это слово переводится как «бык». Криминальный послужной список Кемаля впечатлял.