27 октября по новому стилю, первый праздник Параскевы Пятницы — светлой Макошь

Круглая комната Башни показалась пустой, неуютной, наполненной неприятным гулом — в кухне Василиса Андреевна по-прежнему принимала бесконечных гостей.

Маша подбежала к сыну, коснулась его лба — он был слишком горячим. Чуда не случилось. Неназванная болезнь осталась при нем.

Чуб опасливо взяла в руки страхолюдную кожаную полумаску, похожую на маску ведьмы в ХІ веке:

— А зачем вообще такая штуковина?

— Ах, эта… — равнодушно откликнулась Маша. — Возьми ее, мне она не нужна, — она склонилась над кроватью младшего Миши, словно прикованная к собственной беде. — Я знаю, сердцем знаю, что они мне не помогут. Ответ лежит тут, — дотронулась она до груди. — Ты помогла мне понять это.

— Но для чего эта маска?

— С неолита до наших времен на колядки, на маскарад, на Хэллоуин маски были нужны, чтобы менять свою суть — стать другим, тем, кем хочешь стать… или частью того, что хочешь. Волхвы надевали перед охотой маски из кожи зверей, чтобы стать частью звериного мира, частью природы, где зверь ест зверя, и это естественный гармоничный процесс, данный Великой Матерью.

— А на Хэллоуин? — спросила Даша.

— Чтобы мертвые признали тебя своим. Когда, как они, ты станешь частью Тьмы, то в маске сможешь увидеть их. Узнай, кто твои душечки — в них суть разгадки. Узнай имя своей Тьмы… и прими свою Тьму.

Ребенок проснулся, заплакал.

— Последний вопрос, — в горле у Чуб свербело еще много незаданного и жизненно-важного, но она стеснялась отвлекать Машу и дальше. — Если ведьма не постилась на первую или вторую Параскеву… или вообще…

— Прости… я больше не могу говорить, — малыш плакал все сильнее, и Маша взяла его на руки.

— Это ты меня прости. Я пойду… мне еще нужно убить Акнир. Никогда не думала, что она меня так обманет. И самый-самый-самый последний вопрос… Ты обещала растолковать чертовщину на Хэллоуин в Анатомическом театре.

— Это смешная история. Хоть ваша Пепита все спутала, ее Хэллоуин по григорианскому календарю был в Ирландии двенадцать дней назад. — Маша быстро сняла с полки толстую книгу Анатолия Макарова «Киевская старина», открыла и сунула Чуб.

СВАДЬБА В АНАТОМИЧЕСКОМ ТЕАТРЕ —

прочла Даша.

«Выдавал однажды служитель анатомии свою дочь замуж. Но где сыграть свадьбу? Неужели в анатомическом театре, этой обители смерти? Больше негде: по обычаю следует в доме невесты… После венчания привезли молодых в маленькую комнатку при анатомическом театре, где молодая жила с отцом. Собрались знакомые. Незаметно и полночь подкралась. Вдруг разгулявшимся гостям захотелось танцевать. Мигом пригласили из соседнего кабака двух скрипачей и трубача. Только где плясать? Комнатка так мала, что повернуться в ней трудно.

— Сюда, сюда, пожалуйте! — недолго думая, кричит отец молодых и ведет всех в секционную залу.

…Вот долетают звуки веселого пиршества и до сонных ушей соседних театру обитателей. Что это? Где музыка?.. На улице составилась толпа.

— Мертвецы повставали и пляшут! — слышится в толпе.

— Нет, черти! — возражает другой голос.

— Вон и хвост виден! — добавляет третий.

И все в испуге жмутся друг к другу.

К счастью, проезжал мимо театра один из преподавателей… Он немедленно отправился в театр и, к изумлению танцующих, предстал пред их пьяные очи. Долго потом подсмеивались студенты-медики над отцом злополучной невесты и над проживающими у него молодыми, брачное пиршество которых так комически разрушилось в блаженную минуту веселья».

— Смешно, — Чуб закрыла книгу.

Постояла. Взяла с поминального стола горсть печенек, сунула одну в рот, остальные — в карман. Украдкой стащила с полки фото Маши и сына — вдруг Акнир отыщется и мигом отыщет способ помочь Мише-младшему, разгадав мстительный план своей мамы.

За окном Башни царили морок и тьма.

«…прими свою Тьму».

Землепотрясная вышла на балкон без перил, села прямо на холодный бетон, достала портсигар, закурила.

Рядом с ней из воздуха и дыма соткался Мир Красавицкий.

— Плохо, — поделилась Даша.

Мир открыл какую-то книгу в потертой обложке и прочел:

— Бывают темные дни, а бывают темные времена, и это не наказание, они нужны, чтобы заглянуть внутрь себя… и увидеть ТАМ свет!

— Ни хрена не поняла я про тьму.

— Тьма нужна нам для самопознания! И я согласен с Машей, электричество настолько же изменило жизнь людей в ХІХ веке, как нашу жизнь изменил Интернет. Лампочки Эдисона осветили мир и отобрали у людей Тьму как способ познания себя. Чем больше света ночью, тем реже мы думаем вечерами — ведь у нас есть другие развлечения. И если однажды современный человек повстречается с собственной душой, он испугается… с непривычки, оттого, что даже не узнает ее. Часто ли ты общаешься со своей душой?

— Не исключено, что как раз пообщалась недавно, когда умерла. Знаешь, было отчего испугаться! — поделилась Даша. — Хоть вообще я считала, что учение и прогресс — это свет… На хрена мне нужна Тьма? Я даже секс при свете люблю!

— Ты солнечная, настоящий «Лев», — покивал Мир Красавицкий. — Но и тебе нужна Тьма, чтоб понять себя. И не каждый свет — благо. Отчего мотыльки гибнут, обжигаясь о жар лампы, огонь свечи? Зачем мудрая Мать создала эту самоубийственную тягу к свету?.. Но не Мать Природа создала электрический свет. Мотыльки гибнут от света, сияющего в пору Тьмы… Тьма не погубила бы, их губит свет, нарушающий законы природы. И неприродный — искусственный свет губит не только мотыльков.

Даша чуть не проворонила главную мысль разговора — засмотрелась на Мира, сейчас, в ночном мраке Макошья, во влажном тумане с пятнами рыжих листьев на деревьях Золотоворотского сквера, он был необычайно, трагически красив. Было в нем нечто от всех героев Врубеля, горбоносость всех врубелевских ангелов и Демонов, громадные темные глаза, с провалами в бездны, трагическая складка рта… Хорошо, что красавчики во-обще не в ее вкусе, а то пошла бы она по кривой дорожке Акнир! Перед такой демоническо-ангельской физиономией устоять невозможно… Одна загадка, как Маша все еще держится на ногах, почему до сих пор не пала в его объятия?

Неужели, таки старая любовь не ржавеет, и в глубине души она все еще тянется к Врубелю? Как ни прекрасен Мир, похожий на врубелевские полотна, но есть в Мише Врубеле нечто, чего не сыщешь в ином — гениальная беззащитность и какая-то подспудная горная сила, которая и притягивает, и отпугивает от него многих, сила, о которой говорили Котарбинский, Акнир и сама Маша.

— Ты ведь умер, — вспомнила внезапно Землепотрясная Чуб. — Мир, ты ж привидение! Скажи мне, ты видел ад?