— Вы... вы что здесь делаете? — срывающимся голосом спросил он.

— А вы? — спросил Ленин, сердито пыхтя: он уже минут десять ползал на четвереньках по разгромленному будуару и был настолько близок к отчаянию, насколько это позволял жизнерадостный склад его характера.

— Так, — чудовищным усилием воли овладев собою, сказал Дзержинский. — Зашел проверить, как тут все.

— Ну вот и я зашел.

— Вы почему не в Смольном? — гневно спросил Дзержинский. — Там у вас, между прочим, полный Съезд Советов! А вы шляетесь неизвестно где и зачем!

— А вы почему не дождались седьмого ноября, как было условлено? Надуть нас всех хотели? И почему вас чорт принес именно в эту комнату? Что, других мало?

— А вас?

Вместо ответа Ленин устало махнул рукою и сел на пол. «Все, все пропало. Все растащили матросы проклятые. Ищи-свищи теперь». Дзержинский — у него была ломка, и ноги не держали его — сел рядом. Некоторое время они сидели в молчании, тяжело дыша, убитые горем и разочарованием. «Все пропало, — думал и Дзержинский. — Но нет, нет, не все! Я еще молод... Я найду ЕГО... Но как? И что же теперь делать со всеми этими ужасными матросами? И кто будет править Россией, пока я ищу кольцо?» Он достал из кармана пакетик с порошком, зеркальце, зубочистку. С жадностью вдохнул пару дорожек. Голова его сразу очистилась, руки похолодели, сердце забилось горячо; мысль заработала с хрустальной, ледяной ясностью. И в уме его мгновенно сложился новый изощренный план...

— Хотите? — предложил он Ленину.

— Благодарю. Ешьте сами, — буркнул Владимир Ильич и, в свою очередь, извлек из кармана штанов небольшую, но поместительную плоскую фляжку с шустовским коньяком, которую, как и три серебряных наперстка, всегда носил при себе. — Налить вам?

— Наливайте, — совершенно неожиданно для Ленина залихватским тоном ответил Дзержинский.

— Серьезно? Не закосеете?

— Я никогда не косею, — ответил Дзержинский надменно. Ленин этого шляхетского превосходства стерпеть не смог и сказал:

— Вот как? Ну, тогда дайте и мне вашей тараканьей отравы.

Во времена бурной и веселой юности Владимир Ильич пару раз по настоянию развращенных подруг побаловался этой дурью. Она показалась ему скучна и противна, от нее был насморк и схватывало живот, но ничего особенно ужасного с ним не случилось, и он был уверен, что обойдется и на сей раз. Он одним духом выпил полфляжки коньяку и, морщась, втянул в себя порцию порошка, что поднес ему Дзержинский. В носу противно защекотало, язык на мгновение онемел. Но больше ничего не происходило. «Дурь на меня абсолютно не действует», — подумал он с гордостью. От этой мысли настроение у него сразу поднялось, мысли запорхали как яркие бабочки, все преграды сделались по колено, горести отступили куда-то за горизонт.

Увы, Владимир Ильич в таких штуках не особо разбирался и не обратил внимания на то, что порция была несколько великовата. Он также не знал, что кокаин Дзержинского — в отличие от того, что он пробовал в молодые годы, — колумбийский и наивысшей пробы. Да и коньяк был крепок. К тому же сказались усталость и нервное возбуждение. Короче говоря, он окосел.

— Так что вы здесь искали? — спрашивал Дзержинский. — Скажите, друг мой. Я никому не разболтаю.

— Честное бал... благородное слово? — спросил Ленин. В бешено кружащейся голове его хрустальные колокольчики пели «Мы венчались не в церкви...».

— Могила.

— А, ерунда... Я хотел взять одну вещь. — Комната описала круг и стала на свое место.

— Уж не кругленькую ли такую?

Вместо ответа Ленин хитро посмотрел на Дзержинского, поднес к губам палец и замотал головою. Потом он игриво улыбнулся и запел: «Потеряла я колечко...» Дзержинский молча глядел на него. Самые страшные подозрения подтвердились. «Но зачем этому рыжему бездельнику кольцо?! Какое он может к нему иметь отношение?!» И вдруг Феликс Эдмундович вспомнил о предостережении, что сделал четырнадцать лет назад дух Огюста Бланки...

— Кто была ваша мать? — спросил он. И на сей раз Ленин ответил честно — а почему бы и не рассказать правду такому приятному и развеселому собеседнику, тем более когда в уме царит восхитительная легкость?

— Моя мать — императрица. Марья Федоровна. О, мама, мамочка... Я так и не обнял ее ни разу.

— Так вы — Романов? Вы царской крови? — спросил Дзержинский. Нельзя сказать, что эта новость так уж сильно поразила его воображение: во-первых, он тоже был слегка под кайфом, а во-вторых, считал семейство Романовых таким ничтожным, что к нему вполне мог принадлежать какой угодно проходимец.

— А что, по мне не видно?

— О да, — сказал Дзержинский льстивым тоном.

«Чушь какая-то, — думал он. — Ведь кольцо может иметь силу лишь в руках потомка Марины и Димитрия. Узурпаторы и самозванцы Романовы тут вообще ни при чем. И совершенно неважно, взаправду ли рыжий болван их родственник или просто возомнил о себе по какому-то недоразумению. Но он определенно воображает, что... Ну так использую же его в моей игре!» И он продолжил сыпать комплиментами, на все лады расхваливая ораторские способности Ленина, его взор и осанку, его могучий интеллект и благородные манеры.

— Да, я такой, — отвечал Ленин скромно.

— А эта вещь — заметьте, я не спрашиваю вас, что это за вещь! — которую вы тут в будуаре искали — она, видимо, должна была помочь вам царствовать? Вы намеревались взойти на трон, не правда ли?

— Ах, дорогой мой Эдмундович, что уж теперь! Эту вещь сперли революционные матросы, будь они неладны.

— Да уж наверное, не министры...

— Архивредный народ эти матросы.

— Совершенно с вами согласен. Послушайте, Ильич! Хотите, я помогу вам разыскать эту вашу вещь? И еще... — Дзержинский взглянул в глаза Ленину с притворным смущением и фальшивым раскаянием. — Простите меня за m-me Арманд. Если можете — простите. Я всего лишь мужчина и не мог устоять пред нею. Она так прекрасна! У вас отличный вкус.

«Значит, все-таки было, — подумал с горечью Владимир Ильич, — а она лгала мне... Но какой же он благородный человечище, хоть и скотина! А я думал о нем так скверно!» И он сказал:

— Мне, батенька, неловко вас утруждать поисками моей пустяковой вещицы.

— Ничего, ничего, — небрежно ответил Дзержинский. — Вот послушайте меня...

И он развернул перед ошеломленным Лениным перспективу дальнейших действий. Поскольку вещь похищена — реставрировать монархию прямо сейчас не получится. Не Николая же сажать обратно на трон, и не бездельника Михаила, который уже куда-то смылся. Стало быть — придется на время объявить республику. Ленин встанет во главе нового государства. В сущности, это почти то же самое, что быть царем. А Феликс Эдмундович скромно удовлетворится должностью министра внутренних дел или чего-нибудь в этом роде. В этой должности он сосредоточит все свои силы на том, чтоб отыскать вещь, вручить ее законному правителю и возвести его на престол.