Его толкнули в спину. Егор очнулся от раздумий и увидел, как воевода показывает ему, мол, твоя очередь.

Парень выехал из строя, развернул кобылку-тяжеловоза к соратникам. Сотни глаз пожирали ставшего легендарным защитника Легендограда, Торчка-на-Дыму и Тянитолкаева; человека, не раз побеждавшего всякую нечисть – от каменных львов до Лиха Одноглазого; посрамителя самого Злодия Худича. Ефрейтор никогда не ощущал за собой этого шлейфа славы. Он просто рубился. Сейчас он вдруг почувствовал, что предстал перед этим воинством не случайно, ведь чем он хуже любого из своих новых друзей Симеоновичей? Собравшись с мыслями, богатырь громко сказал единственную фразу:

– Давайте им покажем!

И потряс кулаком над головой.

Тысячи голосов слились в едином приветственном крике. Басили дружинники-ветераны, кричали ломающимися голосами юнцы-крестьяне. В этот час не было княжеств, был единый народ, и чувство всеобщности переполняло каждого ратника силой и верой в то, что вместе они одолеют любого супостата.

Егор похлопал себя по нагрудному карману, ощущая тепло золотого ключа. Пусть он принесет удачу.

От мангало-тартарского войска отделился нукер с белым платком в высоко поднятой руке, приблизился к нерушимо стоявшим рассеянам:

– Эй, урусса, спускайся к наша!

Мужики засмеялись над кривой речью переговорщика.

– Мы вас не звали, – ответил князь Юрий. – Так что давайте-ка вы к нам.

Дружина захохотала повторно.

– Тогда по древнюю обычаю предком выставляй своя багатура против наша лучшая!

– Его-о-орий! – грянули ратники, а дембеля будто холодной водой окатили.

Он понял, что сейчас выйдет против побратима. Не выйти нельзя. А биться с тем, кого считаешь другом?

Снизу заорали кочевники:

– Уминай!

Темник-багатур чувствовал себя преданным. Он же говорил Тандыр-хану, что Джагор его анда! И вот оно, тихое решение бича степей.

– Привези нам голову их батыра! – Жестокие глаза хана жгли Уминая, словно пламя Пекла.

Витязь отвернулся и понуро двинул чудо-коня навстречу ефрейтору Емельянову.

Воронежец так же медленно спускался к побратиму.

Остановились, избегая встретиться взглядами.

– Привет, братка, – сказал Егор.

– Здыравствувай, Джагор, – неловко ответил кочевник, не догадываясь, что в нынешней ситуации пожелание здоровья звучит особенно цинично.

– Что делать будем?

– Моя хан послал воевай твоя, знаючи, что мы анды, – промолвил Уминай. – Я твоя биться не моги.

– Я тоже.

Спешились, обнялись. Оба войска растерянно зароптали.

– Давай тогда рубиться каждый против своих врагов, – предложил дембель. – Прямо тут.

Он обнажил меч, сделал несколько шагов к орде и очертил линию.

– Молодца! – одобрил багатур, поворачиваясь к ополченцам и проводя черту саблей.

– Ты там наших не сильно… – начал было Емельянов-младший, но понял, что говорит глупость.

– Удачи, Джагор.

Витязи снова очутились в седлах, разъехались каждый к своей черте и демонстративно стали ждать начала боя.

Ни рассеяне, ни тартары ничего не поняли. Первым сориентировался Тандыр-хан:

– Вперед!

Качнулась темная волна кочевников, заорали закаленные степными ветрами глотки, стала разгоняться тяжелая конница.

Тут-то Егор и понял, какого дурака свалял: «Наши-то стоят на позиции и вниз не двинутся, а кочевники, вот они. Я же один против них остался, отрыв башки! Даже Симеоновичи сзади остались…»

Когда до первых кавалеристов оставалось метров пятьдесят, воронежец четко осознал, что из сегодняшнего сражения он не выйдет – вынесут.

«А ну, суппорт с фартуком, не смей думать о поражении», – приказал себе парень и изготовился к бою.

* * *

Пробуждение Емельянова-старшего протекало под истошный, переходящий в вой собачий лай. Щеки натирало что-то шершавое и влажное. В ноздри ударил запашок под названием «Тридцать лет без зубной щетки».

Иван вякнул, отмахиваясь от неизвестного раздражителя. Голова разламывалась, тело было ватным. Занемевшая спина ощущала какие-то довольно острые неровности.

– Просыпайся, Ваня! Сейчас меня собаки придут рвать!

Узнав голос оборотня, Старшой расклеил веки и обнаружил себя в каком-то захолустном сарае без крыши и части стен. Серые сумерки превращали мир в нечто угрюмое и мутное.

– Че я тут делаю? – прохрипел дембель.

– Хотел бы я знать, – проворчал волк. – Если бы от тебя за версту не несло кровищей, я бы решил, что ты напился и спишь в трущобах. А так вообще не знаю, что и подумать.

Витязь начал вспоминать, ворочая пересохшим языком во рту:

– Кровь не моя. Холщовых котов… Боже мой! Я убил семь человек!

Осознание ужасного деяния выдернуло Ивана из апатии. Он рывком сел, быстро встал на четвереньки, и в следующий миг его стошнило.

Как ни странно, полегчало. Старшой поднялся, увидел радиоприемник и чуть его не раздавил армейским ботинком, вымещая злость. Потом опомнился: адский прибор еще понадобится, да…

Заливистый собачий лай приближался.

– Ты самый отвратительный богатырь, которому я когда-либо помогал, – заявил Вятка. – То в яму за воровство попадешь, то на помойке какой-то застрянешь. Садись скорей!

Иван безропотно сгреб «Альпинист» в охапку, взгромоздился на оборотня.

– Только мне на постоялый двор надо. Там этот… мешок. Живая вода, то, се.

Волк вздохнул:

– Валяй! Давай еще там устроим переполох.

– Кто лох? Я лох? – повторил чужую шутку Старшой.

Серый хищник рванул на постоялый двор. Редкие прохожие шарахались в стороны, кричали «Ату его!», но оборотня это нисколько не заботило. Он шел по отчетливому следу дембеля, прорысил через трактир, взбежал по лестнице и вломился в снятую Иваном каморку. Парень сгреб свой скарб, и Вятка стрелой вылетел на улицу прямо через окно.

Слабый воронежец едва не шмякнулся о стену, но обошлось – некое волшебство всегда удерживало его «в седле», не подкачало и сейчас.

Богатырь и серый хищник покинули взволновавшуюся Дверь под аккомпанемент собачьего лая. До самых далеких окраин почетный эскорт, точнее, форменная свора пыталась догнать волка, только он бежал все быстрее и быстрее, пока вовсе не слился для стороннего наблюдателя в серую ленту, низко стелящуюся над дорогой.

Во время недолгого пути до Мозгвы Старшой балансировал на грани яви и бреда. Он опомнился только в тереме Юрия, куда оборотень беспардонно ворвался, пугая девок и раненых мужиков.