— Ты его приглашала? — спросил парень.

— Кого? — обернулся Пафнутьев и своим вопросом смазал весь гнев тощего джинсовика.

— Таня, почему ты его не гонишь?

— Я слабее его.

— Гораздо, — заверил Пафнутьев и этим как бы объединился с Таней. Теперь они вместе отвечали на гневные вопросы парня.

— Дядя, — произнес парень, поднимаясь из кресла. — Мне кажется, ты ошибся. Приходи как-нибудь в другой раз... И по другому адресу. Мне кажется...

— Моя ты деточка! — воскликнул Пафнутьев, не скрывая радости. — Тебе кажется... Если бы я рассказал все, что кажется мне... Ты бы тут же наделал в штаны. Прямо сейчас.

— Хамишь, дядя! — угрожающе произнес парень и сделал шаг вперед, теперь его и Пафнутьева разделяли всего два метра.

— Да! — возликовал Пафнутьев. — Именно! Так редко представляется возможность откровенно и безнаказанно похамить, что упускать ее было бы преступно.

— Ты уверен, что безнаказанно?

— Да! — опять обрадовался Пафнутьев — Конечно! Именно! — он взял посрамленную и обесчещенную водку и поставил ее подальше, на пол, к окну.

— Слушай! Выметайся! — заорал парень, сокращая расстояние между ними еще на шаг.

— Таня, где мои тапочки? — полностью пренебрегая опасностью, Пафнутьев повернулся к парню спиной и, взяв со стола тарелку с нарезанной вареной колбасой и плавленым сырком, поставил ее на шкаф, потом подумав, задвинул тарелку подальше, к стенке.

— Таня, почему ты не скажешь ему, чтобы он выметался?!

— Паша, выметайся.

— Доволен? — повернулся Пафнутьев к парню. — Слышал? Она сказала мне, чтоб я выметался.

— И ты, Игорь, тоже выметайся. Уходите оба, — Таня, кажется, готова была расплакаться — Я вызову милицию, — крикнул Игорь и Пафнутьев понял — это победа.

— Правильно, — кивнул он. — Лучше вызвать милицию. Отделение здесь недалеко.. Как войдешь в отделение, сразу направо — там кабинет майора Шаланды. Сразу к, нему. Так, скажи и так, господин Шаланда... Пафнутьев разбушевался. Он все поймет. Не забудь сказать адрес — он примчится сюда со всем отделением.

— Ну что ж, я так и сделаю! — парень гневно прошел мимо Пафнутьева и его длинные светлые волосы всколыхнулись за спиной Резко и зло он надел свою короткую курточку, не успевшую даже просохнуть, сунул ноги в какие-то безразмерные босоножки и вышел на площадку, с силой бросив за гобой дверь.

Таня вздрогнула от этого хлопка, закрыла лицо руками. И Пафнутьев увидел, как сквозь ее пальцы выкатились слезинки. Он подошел, постоял рядом. Потом осторожно коснулся пальцем ее плеча, а когда убедился, что ничего чрезвычайного не произошло, отнял руки от ее лица.

— Послушай, Таня... Если этот.., как его.

Если он так тебе уж дорог, я сам доставлю его сюда. Хочешь в наручниках, хочешь — без... И за водку извинюсь... Я даже готов рискнуть жизнью и выпить ее, лишь бы ты простила меня и позволила присесть на минутку, а, Таня?

— Ну нельзя же так, Паша!

— Согласен.

— Это же самое настоящее хулиганство!

— Статья двести шестая, часть вторая... От двух до шести лет без конфискации.

— Он сейчас приведет милицию... Начнутся допросы, протоколы... Паша!

— Не то ты говоришь, Таня. Спроси лучше, что случилось.

— Я видела... Все произошло па моих глазах.

— Таня, ты не поверишь... Я выжил. Не должен был выжить, по выжил. И ты единственный человек, которому я могу об этом рассказать, которому хочется рассказать...

— И это все я? — улыбнулась она сквозь слезы.

— Да, — ответил Пафнутьев. — Да, Таня, хотя я и сам с трудом в это верю.

— Сейчас сюда придет Игорь с толпой милиционеров, они заберут тебя и уведут в неизвестном направлении.

— С ними я разберусь, мне бы с тобой разобраться, — Пафнутьев открыл, наконец, свой портфель, вынул бананы, мандарины, поколебавшись, достал н водку. Кротко взглянул на Таню, словно прося прощение за невоспитанность, и поставил бутылку на стол.

— Думаешь, твоя лучше? — Таня отошла от двери и присела на край стула.

— Ровно настолько, насколько я лучше того хмыря! — самоуверенно заявил Пафнутьев.

— Не надо его так называть. Он не хмырь.

— А я?

— И ты не хмырь. С хмырями я не вожусь.

— А кто же я?

— Начальник следственного отдела в какой-то непонятной конторе. Если, конечно, тебя еще не повысили...

— Какой я начальник, — Пафнутьев сорвал нашлепку с бутылки, налил себе полстакана водки. — Какой я начальник...

— Ладно, — Таня положила ладонь ему на руку. — Рассказывай уже... Похоже, у тебя в самом деле что-то случилось? Или это все твои выдумки, чтобы проникнуть в дом, забраться в постель, нырнуть под одеяло...

— Глоточек выпьешь?

— Конечно. А то я не выдержу твоего рассказа. Наверно, кровь будет стыть в жилах?

— К счастью, да. К счастью, Таня, кровь осталась в жилах, там она и будет стынуть, — Пафнутьев снял галстук, расстегнул две верхние пуговицы на рубашке и лишь после этого, взял свой стакан и выпил водку до дна. — Не обижаешься?

— Ладно, Паша... Проехали. Пафнутьев протянул руку, потрогал ее волосы, на лице его возникло выражение озадаченности.

— Что-то не так? — обеспокоенно спросила Таня.

— Надо же... Мне казалось, что они у тебя жестче.

— Сколько же ты не был здесь?

— Жизнь, Таня... Целую жизнь.

— А вломился с таким гонором, будто на пять минут случайно отлучился. Что это было? Любовь? Ревность? Тоска?

— Это была истерика, Таня, — Пафнутьев привлек женщину к себе, опустил лицо в ее волосы. — Это была самая настоящая истерика, — повторил он и с трудом сдержался, чтобы не расплакаться. И подумал — Байрамов, Амон, Анцыферов... Они могут на уши стать, но меня этой ночью не найдут.

* * *

Анцыферов смотрел на Пафнутьева с немым ужасом, как можно смотреть на человека, которого только вчера похоронил, а сегодня он входит в твой кабинет. Прокурор даже схватился побелевшими пальцами за край стола — может быть, чтобы унять дрожь в пальцах, а может попросту для того, чтобы не соскользнуть под стол от тошнотной слабости. А Пафнутьев был беззаботен, на лице, его было обычное сонно-глуповатое выражение, готовое тут же смениться искренним восхищением перед умом, проницательностью или красотой собеседника. Он что-то говорил, пожимал плечами, разводя руки в стороны — Анцыферов его не слышал. Он пытался осознать происшедшее, найти какую-то линию поведения... И не мог. А Пафнутьев основательно уселся к приставному столику, положил на него свою замусоленную папку и, наконец, замолчав, уставился преданным взглядом в лицо прокурору.