Только в 1841 году, вскоре после смерти де Витта, Чиркович наконец-то был зачислен в штат новороссийского и бессарабского генерал-губернатора графа Воронцова чиновником по особым поручениям, получил чин полковника, а в 1845 году занял весьма достойную должность бессарабского вице-губернатора. Однако послужить на столь высоком посту ему довелось недолго. Уже в 1846 году Чиркович тяжело заболевает, выходит в отставку и в том же году умирает. Надежды Собаньской на спокойную и обеспеченную старость снова не оправдываются.

После смерти Чирковича Собаньская некоторое время гостит в украинском имении своей сестры Эвелины Ганской. Более в России Собаньскую уже ничего не держит. Каролина навсегда покидает империю и обосновывается в Париже. Бальзак, ставший мужем Ганской, относился к Каролине с резкой антипатией: «Твоя сестра Кар(олина) безумица, и это — лицемерная безумица, худшая из всех». Возможно, великий знаток женской души сумел раскусить Собаньскую, возможно, он просто не испытывал удовольствия от общения с родственницами своей жены, которые прибыли во Францию вслед за ней.

Последние сорок лет своей жизни Собаньская провела в Париже. Первые годы, по-прежнему очаровательная и остроумная, она привлекала к себе внимание мужчин, пользовалась большим успехом в литературном мире французской столицы, где в 1850 году и нашла себе нового мужа — на этот раз достаточно известного французского писателя и драматурга Жюля Лакруа, который был почти на четырнадцать лет её младше. Есть легенда, что до этого Каролина полностью очаровала известного французского критика Ш. Сент-Бёва, и даже чуть было не вышла за него замуж.

С момента нового замужества блистательная Каролина Собаньская исчезает из светской жизни навсегда. Вместо неё появляется Каролина Лакруа. Впрочем, мадам Лакруа остается верной себе и, как только позволяют средства, открывает блестящий салон на улице Сент-Оноре.

Племянница Каролины Анна Мнишек (единственная выжившая из пяти детей её сестры Эвелины Ганской) впоследствии вспоминала: «Тетя Каролина обедала у Раковских. Она ослепительно прекрасна. Я не думаю, чтобы она была когда-то красивее, чем сейчас. Быть может, это лебединая песня её красоты, но существует и такая красота, которая никогда не исчезает». У мадам Лакруа собирается цвет французского литературного общества.

Среди гостей салона мадам Лакруа нередко появлялся уже немолодой Адам Мицкевич. Не вспоминали ли они в своих беседах Пушкина, которому Мицкевич посвятил некролог и подписался как друг Пушкина. Заметим, что после смерти Пушкина возник было слух, будто Мицкевич в Париже ищет Дантеса, чтобы вызвать его на дуэль и отомстить за друга. Слух этот не подтвердился… После смерти Мицкевича частым гостем Каролины стали биографы поэта, которым она рассказывала историю своих отношений с покойным.

Свет на парижский период жизни Каролины частично проливает публикация, появившаяся много ранее во французском научном периодическом издании «Этюд бальзасьенн», ксерокопия которой в своё время была любезно прислана нам журналисткой Кристиной Ревюз. Публикация озаглавлена «Необычная судьба. Каролина Собаньская — свояченица Бальзака». Публикация состоит из двух частей. Первая, написанная Грегуаром Алексинским, основана на советских изданиях. Во второй, принадлежащей перу Роже Пьерро, обильно цитируются письма Мармона, переписанные в дневнике Собаньской. Там же приводятся выдержки из писем Бальзака Ганской, касающиеся Каролины, и документов французских архивов, позволяющие уточнить даты жизни Собаньской.

Биограф Эвелины Ганской Мария Залюбовская так пишет о пребывании Каролины в Париже: «В салоне Ржевусской-Собаньской-Лакруа на улице Сент-Оноре сидели два гения рядом. Они выглядели как люди разных эпох, хотя были ровесниками. Один, Адам Мицкевич — с лицом, изрытым следами слишком явных страданий; другой, Оноре де Бальзак — плотный, с грубо вытесанным лицом, похожий скорее на трактирщика, чем на литератора. Мадам Лакруа, обладая литературными амбициями, направляла беседу. Возможно, она говорила о своем брате Генрике Ржевусском, получившем должность чиновника по особым поручениям при наместнике Царства Польского и выпускавшем газету “Варшавский дневник” на французский манер. Возможно, литераторы обсуждали его книгу “Смесь”, в которой Генрик Ржевусский защищал старый порядок в Польше, видя в персоне царя главный устой феодализма и первейшую защиту против революций. Возможно, говорили о благороднейшем изгнаннике, свято верном Мицкевичу Исидоре Собаньском, позже на похоронах которого польский поэт жарко плакал.

Бальзак относился к Каролине с резкой антипатией: “Это лицемерная безумица, худшая из всех”. С иронией он отзывался и о литературном салоне: “Прежде всего, вы входите в салон, где шумно беседуют мужчины с высокими лбами и женщины, которые кажутся забытыми на земле ангелами. Почитайте себя счастливым, если вы не натворили уже трёх глупостей, представившись хозяйке дома, следящей за порядком чтения; поздоровавшись со знакомой дамой, которая устремила на вас неподвижный взор, и ответив “А? Что?”, рассеянному поэту, который повторял свои стихи, шепча их вам на ухо”. И вообще Бальзак считал Париж раем для женщин, чистилищем для мужчин и адом для лошадей.

Как и все влюбленные в Каролину мужчины, Жюль Лакруа посвятил ей сонет, открывавший сборник его стихов “Скверный год”. А когда супруг ослеп, Каролина ухаживала за ним 13 лет. Перед своей смертью она призналась мужу, что скрыла от него свои года — она была на 15 лет старше него. В предсмертном письме Жюлю Лакруа она писала: “…о да, с тобой я была самая счастливая из женщин. Ты был моей любовью, моим счастьем, моей совестью, моей жизнью…” Возможно, в эти последние слова она вложила своё отношение к мужчинам, встретившимся на её большом жизненном пути. В дневниках Собаньской, хранящихся в архивном фонде Жюля Лакруа, которые она вела, то на польском, то на французском, — много имен, но о Пушкине нет даже упоминания. Почему Каролина хранила в тайне свои взаимоотношения с Пушкиным? Не верила в любовь ветреного поэта или оберегала его честь и доброе имя?»

Обращает внимание полная противоположность отношения Мармона и Бальзака к Собаньской. Если старый маршал пребывал в полном восторге от красавицы польки, то великий писатель писал о ней всегда в резко отрицательном тоне. Но такова была эта женщина, никого не оставлявшая равнодушным, вызывавшая не только при жизни, но и после смерти самые разноречивые и крайние суждения.

В 1872 году Лакруа выпустил сборник стихов «L’annee infame», первый сонет которого посвящен обожаемой им жене. Таким образом, Каролина была в последний раз воспета поэтом в возрасте восьмидесяти лет.

Впрочем, пушкиновед Фридкин в своем исследовании о Собаньской приводит свой разговор с некой Надеждой Воронцовой-Бэр, ведущей своё происхождение вроде бы от самого Пушкина.

«Фридкин: А вам не попались на глаза письма Каролины к брату её мужа, Полю Лакруа?

Воронцова-Бэр: Нет, мне кажется, этих писем я не видела… Впрочем, отец рассказывал, что, читая эти письма, он вынес убеждение: Каролина обманывала слепого мужа. Она была любовницей его брата…»

Одним словом, клейма ставить некуда! Отметим, однако, что муж Каролины Жюль потерял зрение в 1871 году. Тогда Каролине Собаньской минуло уже 80 лет. Что и говорить, самое время, чтобы завести себе любовника! Признаюсь, что именно за такие неожиданные выверты я и люблю наших находчивых пушкиноведов, вот уж воистину у кого горе от ума! Увы, но в фанатичном желании найти сенсацию господа профессора весьма часто теряют не только чувство реальности, но и чувство элементарного приличия. Бог им судья!