Фалькон связался с детективом Серрано, который вместе с Баэной все еще находился возле автозаправки, и приказал ему догнать Спинолу, удиравшего, видимо, по шоссе.

— Ты с ним поаккуратнее. Он сейчас за себя не отвечает. И позаботься, чтобы с ним ничего не случилось. Никаких неожиданностей.

Пока Фалькон добирался до приемной, свет в патио погасили. Магазины и картинная галерея тоже погрузились во тьму. Главный вход окаймляли две мраморные колонны, за которыми находились толстые стеклянные панели двойных дверей. «Мерседес», привезший людей мэра, был припаркован снаружи. Водителя в машине не было. Фалькон спрятался за одной из колонн. Ждать долго ему не пришлось.

Из темноты вынырнул Никита Соколов — мощные мускулы выпирают из брюк, рубашка поло не скрывает вздувшихся вен на шее, рубашка надета навыпуск и болтается у пояса, правое предплечье, которое ему повредил Калека, туго забинтовано толстым широким бинтом. В раненой руке — пистолет с глушителем. Соколов подергал дверцу «мерседеса». Заперта. Заглянул в стекло водительского окошка, перехватил оружие левой рукой и сильным ударом дула попытался разнести стекло. Но стекло выдержало. Теперь, когда работа его была выполнена до конца, а Ревник и Беленький мертвы, он мог подумать о том, как скрыться. Он окинул взглядом темные окна главного здания. Вид их ему не понравился. Он метнулся влево и опять скрылся во тьме.

Фалькон велел начальнику охраны оставаться в приемной, а сам в два прыжка пересек патио и по коридору быстро спустился в кухонную часть, где снаружи было совершенно тихо, внутри же слышалась какофония бешеных проклятий, громких распоряжений, звона и громыхания кастрюль и шипения жира на сковородах. Он бежал мимо рядов безукоризненно чистых и сверкающих сталью рабочих столов. Кухонная прислуга, занятая своими огромными ножами, раскаленными сковородами, топориками для разделки туш и пылающими конфорками, оглядывалась на него, когда он пробегал мимо. Он спросил, где найти шофера мэра, но никто ему не ответил. Отыскав метрдотеля, он спросил, есть ли у них обеденный зал для сотрудников. Тот провел его мимо котлов, в которых что-то шипело и брызгало маслом, и указал на дверь с глазком в конце какого-то закоулка, сказав, что туда можно пройти и с улицы.

— А что там дальше?

— Помойка.

Фалькон поглядел в глазок. Шофер мэра сидел за столом в пустой комнате. Справа от него были зарешеченное снаружи окно и дверь. Пригнувшись, Фалькон вполз в комнату. Шофер застыл, не донеся вилку до рта.

— Полиция, — сказал Фалькон. — Вы ешьте, ешьте. И не глядите на меня.

По-прежнему пригнувшись, он прокрался под окно и уже хотел распрямиться, когда дверь, ведущая на помойку, распахнулась и в комнате возник Соколов. Из синей рубашки поло протянулась волосатая рука с белым бинтом и снятым с предохранителя пистолетом. Держа палец на спуске, Соколов рявкнул:

— Ключи!

Он видел, что шофер в комнате один и что он ест, и не был готов к появлению Фалькона, кинувшегося на него с револьвером и схватившего его прямо за забинтованную руку. Выстрел, глухой удар и треск, когда пуля расщепила дерево стола, прежде чем пистолет с глушителем выпал из онемевшей руки Соколова. Фалькон тоже уронил револьвер, откатившийся в угол. Русский повернулся, изготовился, и Фалькон понял, что оказался в очень и очень невыигрышном положении — лицом к лицу с бывшим олимпийским чемпионом-тяжелоатлетом.

Соколов метнулся на него и, обхватив Фалькона за талию и поперек спины своей железной рукой, поднял в воздух, как куклу.

— Тресни его по голове, да посильнее! — крикнул Фалькон шоферу.

Подняв Фалькона на высоту плеча, Соколов бросил его на деревянный стол.

Шофер мэра, приподнявшись, пошарил рукой у себя за спиной и, схватив металлический стул, обрушил его на Соколова; так что угол сиденья пришелся тому как раз по затылку. Звук, который при этом раздался, был даже мелодичен — ужасный диссонансный аккорд пианиста. Соколов обернулся, и шофер успел подумать, что совершил ужасную ошибку, но в ту же секунду свет в глазах русского померк, и мужчина осел на кафельные плиты пола, Фалькон, тоже упавший на пол, глядел вытаращив глаза на потерявшего сознание русского и не мог перевести дух.

Дверь с глазком отворилась, вбежал plongeur[22]со сверкающим сталью топориком в одной руке и скалкой — в другой.

— Черт! — воскликнул он, словно сожалея, что упустил какой-то особо изысканный шедевр кулинарии.

Алехандро Спинола бежал по шоссе в сторону Севильи, и бархатная ночная прохлада освежала его мокрую кожу, в ноздри бил запах горячих сухих трав. Время от времени он оглядывался, но всякий раз убеждался, что бежит один и из темноты никто не вынырнул, догоняя его. Бежал он не быстро, потому что был не в форме. Сказывалось и количество наркотиков, которыми он злоупотребил за всю свою жизнь, и горестный крах, постигший его вечером.

Нет, предстать перед мэром он не мог. Не мог он и подойти к представителям «Ахесы» и муниципального градостроительного центра и пробормотать вспухшими губами через дырку от зуба, что ему необходимо спешно переговорить с боссом наедине. Сама мысль о том, как разочарован будет в нем мэр, казалась невыносимой. А был еще и отец. Предстояла встреча и с ним. И тогда всплывет наружу все это грязное дело, в том числе и то, как поступил он со своим кузеном Эстебаном Кальдероном. Нет, этого он не вынесет, и допустить это невозможно! Надо бежать, и он будет бежать, бежать без остановки до тех пор, пока…

За его спиной показались медленно приближающиеся фары. Замерли. Он смотрел, но различить что-нибудь за слепящим светом не мог, пока из-за фар не появился бегущий к нему человек. Какого дьявола! Он попытался рвануть от него бегом, но сил не осталось, и он перешел на трусцу. Машина опять двинулась вперед, поравнялась с ним, стекло опустилось.

— Алехандро, это полиция, — сказал водитель. — Хватит, остановись и полезай в машину. Бежать бессмысленно.

За спиной он услышал шаги нагонявшего его человека, и его охватила паника. Он заметил приближающиеся огни встречной машины, и горло перехватила волна острого возбуждения. Резко прекратив бег, он обернулся и, увернувшись от рук преследователя, вильнул в сторону, обогнул машину сзади и встал на дороге между надвигающимися фарами. Секунды три грузовик отчаянно гудел, разрывая тишину ночи, потом Спинолу с ног до головы залил сноп яркого света, и черная решетка радиатора с тридцатипятитонной махиной позади нее с ужасным хрустом поглотила его, вобрав в себя.

Отель «Приморский», Марбелья, среда, 20 сентября 2006 года, час ночи

Лежа на спине и подперев шею подушкой на твердой роскошной кровати, Якоб Диури прижимал к уху телефонную трубку, говоря со своей шестнадцатилетней дочерью Лейлой. Они с ней всегда так хорошо понимали друг друга. Она любила его простым и ясным чувством, каким дочери любят заботливых и ласковых отцов. С матерью ее отношения были не столь безоблачны, чему причиной был, возможно, возраст Лейлы, отцу же она доставляла одну только радость, всегда умея его развеселить. И сейчас Якоб смеялся, хотя из уголков его глаз и сочились слезы. Слезы текли по щекам, попадали в уши.