И только, когда был получен конкретный приказ: «Приземлиться на усадьбе лесника на хуторе под названием Окулово, недалеко от села Новосёловка, что стоит на 18-м километре просёлочной дороги от Горьковского шоссе в районе города Покрова до райцентра Киржач», — все сразу поняли, кого разыскивали с 13 до 16 часов.

В интервью об ужасных находках того дня Александр Георгиевич помнит до сих пор:

«Март тогда выдался снежный, сугробы были полуметровые, мы в них просто вязли. Отшагали мы метров 500 — 600, вышли к просеке, и вдруг на дереве на уровне вытянутой руки человеческий скальп с частью лица….По золотой коронке определили, что это останки полковника Серёгина. <…>

…На ёлке мы обнаружили сиденье из кабины лётчика. И всё окончательно поняли».

То место представляло собой «огромную воронку. По-видимому, в последний момент пилот ориентировался на пустое пространство вокруг заброшенной церкви — ведь воронка была в 200 метрах от неё. Стойка шасси, перевёрнутое искорёженное крыло, обломки и фрагменты разных материалов… Гнетущая обстановка. Мы были точно в шоке, ни один из нас наверное, до этой минуты не испытывал в жизни ничего подобного. <.. >

Мы собирали останки человеческих тел. Лопатами и вручную. Самолёт пропал с экрана радара через 15 минут после старта не маленькой точечкой, а огромным комом металла диаметром 3 — 4 метра. Часть его вошла глубоко в землю, а остальное разметало на десятки метров. Мы шли по сугробам, просматривая каждый сантиметр. Если что-то чернеющее замечали в глубине или на поверхности, засовывали руку, а там, извините, куски человеческого мяса, и, пренебрегая брезгливостью, мы извлекали их на поверхность. Всё собранное складировали в сколоченные наскоро ящики, которые затем сразу же увозили на исследование. Медики брали анализы и сделали заключение: да, это останки тел двух лётчиков — Гагарина и Серёгина.

А для меня это были люди, с которыми я общался за 40 минут до полёта, до их последнего смертного часа…

Как сейчас помню, Юрий Алексеевич был одет в кожаную лётную куртку коричневого цвета, а Серёгин в меховую демисезонную — синего. Фрагменты этих одежд после катастрофы я определил по цвету. Такая деталь: Серёгин курил сигареты "Новость", так вот мы нашли на снегу пачку "Новости", целёхонькую, в целлофановой обёртке. На пачке ни царапины. Нашли и портмоне Гагарина, в нём лежали все его документы, а также деньги крупными купюрами…

Ещё ужасная деталь: стою у воронки, а сзади мне в спину тычут: "Смотри, что это?"

Я сделал шаг в сторону и машинально, не глядя, взял в руки что-то мягкое и весомое. А потом понял, что это кожа со спины. Я растерялся, меня замутило, ну и швырнул находку в общую кучу. Целой нашли руку, что-то ещё… Подобрали сетчатую майку, тогда они были в моде, по-видимому, её носил Серёгин под меховой курткой…»

Как вспоминал лётчик-космонавт А. Леонов, «останки погибших собрали в зелёное эмалированное ведро». На одном из фрагментов он увидел знакомую родинку Юрия Алексеевича Гагарина.

Другой очевидец, Ф. Медведев, в то время корреспондент районной газеты «Вперёд», оказавшись на месте гибели Гагарина вскоре после случившегося, увидел: «Перекорёженный, перетоптанный, перелопаченный лес в округе на сотни метров — результат поиска-расследования различных государственных комиссий».

Так что же произошло 27 марта 1968 г.?

Начнём с предыстории… В то время полковник Ю.А. Гагарин занимал должность заместителя начальника Центра по лётно-космической подготовке. Тогда же в Военно-воздушной инженерной академии имени Жуковского готовил дипломную работу.

Вопрос же о его самостоятельных полётах решался особенно долго.

В своём рапорте начальнику Центра подготовки космонавтов генерал-майору Н.Ф. Кузнецову 2 декабря 1967 г. он писал: «Считаю морально неоправданным находиться на должности заместителя начальника по лётно-космической подготовке, не имея возможности летать самому и контролировать лётную подготовку подчинённого состава».

После рассмотрения рапорта генерал-полковником Н.П. Каманиным ему всё же разрешили летать. Именно этого Гагарин и добивался, никак не желая быть «музейным экспонатом».

25 марта 1968 г. Ю.А. Гагарин был в издательстве «Молодая Гвардия», где подписал только что подготовленную к печати вёрстку своей книги в соавторстве с кандидатом медицинских наук Владимиром Лебедевым под названием «Психология и космос».

25 марта вечером он был на дне рождения заместителя начальника Центра подготовки космонавтов полковника Кришкевича.

26-го утром Гагарин посетил жену, которая лежала в больнице с обострением язвы желудка.

А 27-го утром, после подъёма в 7.00, привычной зарядки и завтрака в лётной столовой он прибыл на предполётную подготовку.

Юрий Алексеевич не летал весь период подготовки дипломной работы. Где-то порядка трёх месяцев. Сразу после её защиты он уже 13 марта выполнил первый полёт. Затем в течение двух недель на «спарке» МиГ-15, согласно «Курсу боевой подготовки истребительной авиации», последовательно совершил 18 полётов. Восстановление утраченных навыков происходило с четырьмя инструкторами. Оно включало в себя как взлёты, полёты по кругу и в зоны пилотажа, так и заходы, и посадки. За этот период времени налёт полковника Гагарина составил более 9 часов. В сущности, небольшой после значительного перерыва.

Именно 27 марта 1968 г., согласно плановой таблице, Гагарин должен был выполнить три контрольных полёта, опять-таки на «спарке», с проверяющим (полковник Серёгин), на допуск к самостоятельным полётам. Командир полка Серёгин и должен был дать окончательный допуск. К слову, Герой Советского Союза Серёгин был ведущим испытателем самолёта МиГ-15 УТИ, а лётной подготовкой первого набора космонавтов руководил в течение пяти лет.

Полёты в тот злополучный день на Чкаловском аэродроме начались с задержки. Все ждали, пока совершит посадку тяжёлый Ту-104, выполняющий спецзадание.

Разведка же погоды перед полётами была организована с нарушениями. Согласно документам, она должна была быть проведена за 30 — 50 минут до начала полётов и объявлена всем присутствующим на предполётных указаниях. Однако разведчик погоды сел за 1 минуту до взлёта экипажа Гагарина — Серёгина.

Когда он приземлился, они уже выруливали на старт.

А метеоусловия в тот день были сложные. В районе пилотажной зоны облака были сплошными (10 баллов) и двухслойными. Перед вылетом экипажу Гагарина — Серёгина довели, что нижняя кромка сплошной облачности — 900 — 1000 м. Фактически же она была ниже: от 600 до 700 м.

Рабочая высота 4200 м, на которой они должны были работать, оказалась между двух слоев облаков: над нижней верхнего яруса и над верхней кромкой нижнего.

Как считают профессионалы, «для лётчика, не имеющего постоянной практики пилотирования, полёты в таких условиях ограничены или вообще запрещены». Однако в задней кабине инструктора сидел командир полка и опытный лётчик. Гагарин спешил получить допуск. Поэтому по неписаному в авиации «закону мерзавности» всё шло именно к тому, что в итоге и произошло. Например, в училище один преподаватель, а до недавнего времени лётчик-истребитель с большим опытом работы катастрофу называл не иначе как «полный рот земли». Обычно и, как правило, она завершала этот «закон».