— Прекрати, Никс! — Мотылек попытался вырваться из цепей.

— Я не знаю как… Я потерял контроль… Это выше моих сил… — бормотал Никс и слышал свой собственный голос словно из другой комнаты.

— Не можешь…

Собрав последние остатки энергии, которой еще мог управлять, Никс рванулся к Нив — через неистовый поток, который теперь связывал их всех и вливался в нее. Блик стоял посередине, хохоча, словно позабыв про пленников, сжимая руками цепи.

— Он связал нас в кольцо! — вопил Мотылек. — Он вселяется в нее! Останови его, Никс! Останови его!

Никс лихорадочно соображал.

«Вселяется в нее. Девять месяцев».

Исходом из человеческих тел все завершается, понял он. А начинается в то время, когда все они впервые чувствуют, что перестали быть простыми людьми и превратились в нечто большее — в плоть и кровь, одушевленную всенаправляющей энергией Вселенной. Вспыхнули воспоминания его прошлой жизни: сад Беттины, серебристая вода, птица, летящая в вышине. Когда же произошло его собственное преображение? Он вспомнил Папашу Сент-Мишеля, лодку, отсутствие суши на несколько миль вокруг.

«Ты возник из воды, Никс, — сказал ему дед. — Из ничего».

Он все еще мог что-то сделать. Он все еще мог поглотить огонь. Попытка передвинуть пламя не удалась, а только распространила огонь между ними всеми. Но могли он вобрать огонь в себя? Сам?

«Никс. Из ниоткуда».

Мог ли он сделать это? Оправить огонь в себя, то есть в никуда?

Он шагнул через кольцо на другую сторону, чувствуя запах жженых волос и паленой кожи — своих собственных.

Сначала он закрыл Моргану и Мотылька, рвавшихся в кандалах, вытесняя их с мест и толкая к стене. Он почувствовал, как они вспыхнули, как содержание их жизни перетекает в него: воспоминания Морганы, Мотылька, его собственные. Они отчаянно бились, но еще дышали. А он?

— Дай руку, Моргана! — услышал Никс искаженное до неузнаваемости хрюканье, в котором с трудом опознал голос Мотылька. Должно быть, он как-то освободил девушку.

— Идите. Ищите дневной свет, — прошептал Никс, ничего не видя из-за сплошной пелены света.

За спиной он почувствовал присутствие Блика, охваченного более сильным огнем. С невероятным усилием Никс пожелал, чтобы бездна, заключенная в нем, всего лишь на миг разошлась, чтобы защитить остальных. Стоя на краю рокочущей реальности, он увидел, как Мотылек качнулся в сторону К. А. и принялся что-то делать с запястьем юноши, скованным наручником.

— Нив! — прокаркал Никс. — Заберите ее…

Он повернул голову и увидел ослепительно сияющего Блика. Потом в поле зрения вошел К. А., движущийся к Нив, тянущийся к ее руке. Больше Никс ничего не мог сделать. В попытке спасти Нив он выпустил их совокупную энергию, словно открыл ящик Пандоры. И сам он был близок к концу. Смерть? Новала? Он не знал, каково это будет.

Именно этого и хотел Блик. Заманить их сюда, воспользоваться силой Никса… неведомой даже ему самому… а потом отшвырнуть в сторону. Он не выпустит его. Куда бы он ни шел сейчас, Блика он прихватит с собой. Ему оставалось лишь надеяться, что остальные найдут выход…

И что она услышит его.

— Ундина, — прошептал Никс. — Прикрой нас, Ундина.

О ней последней он подумал, прежде чем потерять сознание.

Схватившие ее существа выглядели как люди, но людьми они не были — теперь Ундина ясно это видела.

Слова из письма горели у нее перед глазами — она прочитала его на одном дыхании, прежде чем закапала глаза, на краю озера…

«Дорогая Ундина, я твоя мать».

Один сидел спереди, за рулем. Трое были вместе с ней в кузове «скорой»: первый следил за капельницей, второй держал нож, направленный на каталку, к которой она была привязана. В ее правую руку была воткнута игла, а от нее тянулась тонкая пластиковая трубка, красная от крови, которой они наполняли один пакет за другим. Третий тип просто сидел рядом, тряся коленями, уставившись на нее и смеясь. Она прикрыла глаза.

«Ты иная. В твоих жилах одновременно текут и чистейшая космическая энергия, и человеческая кровь. Ты — единственная в своем роде».

— Сколько, он сказал, ему нужно? — услышала она вопрос нервного.

И другой голос, более старческий, ответил:

— Всю, сколько будет.

Накатывалась слабость. Ундина пыталась вспомнить, как выглядел этот трясун, когда заговорил с ней возле машины «скорой», до того как она приняла глазные капли: волнистые темно-каштановые, тронутые сединой волосы, приподнятые надо лбом, тонкие длинные руки, красная куртка работника неотложки, карие глаза. Но этот образ уже исчез, заслоненный тем, что она увидела после — когда он вспрыгнул в машину вслед за ней и запер дверь. Под его землистой кожей сплетались сложные завитки желто-зеленого радиоактивного света, тело напоминало кожаный мешок, в котором бурлило нечто похожее на клубок огромных, мускулистых, зеленых, светящихся червей. Крошечные заостренные зубы этих троих были почти стерты. Угрожая ножом, они сначала вынудили ее лечь на каталку и позволить ввести иглу; Ундина прикрыла глаза, но чувствовала запах их гниющих тел, словно у собак, обреченных на смерть. Они собирались высосать ее досуха.

«Мы — обладающие сознанием структуры электрифицированной плазмы. По сути, шаблоны. Это связано с тем, каким образом структуры проникают в другие измерения. Мы сами по себе являемся тессерактами.[60]Когда формируется кольцо, „мы“ медленно растворяется, оставляя позади лишь скорлупу человеческих тел. Так осуществляется исход».

Сначала машина довольно долго стояла, но теперь ехала, подскакивая на рытвинах, отчего эти трое подпрыгивали и сталкивались, а Ундина чувствовала, как игла все глубже вонзается в руку. Время от времени в нее врезалась трясущаяся нога нервного. Закрыв глаза, она старалась отрешиться от всего этого и ничего не замечать. Ей и так нелегко было оставаться в сознании — ведь они уже выкачали из нее столько крови! Это был третий пакет. Или она просто сбилась со счета?

«Отгадка в твоей крови. Закапай глазные капли и сражайся».

Но она была не в состоянии сражаться, по крайней мере сейчас. Резатели схватили ее слишком быстро, и они были намного сильнее. Она попыталась пошевелиться в ремнях, удерживавших ее лодыжки и запястья, но не поняла, удалось ли ей вообще двинуться. «Вспомни про рыбу, в том смысле, в каком ее рассматривал один из человеческих физиков-теоретиков.[61]Слова „другой мир“ были бы для тебя лишь отвлеченным понятием. Ты никогда не смогла бы попасть в него, ты бы даже не имела о нем представления, если бы только тебя не вытащили из твоей нынешней среды, что, конечно, возможно. Но тогда ты бы погибла. И погибла бы, так ничего и не поняв».