— А ведь жалко покидать это море, — сказал я мавру, смотревшему на приближающийся Хринос.

— Мне тоже, — ответил он. — Это ведь и мое море. Иногда кажется, что любой океан — всего лишь дорога, которая приведет меня обратно сюда.

— А вот чего мне совсем не будет жалко, так это навсегда забыть о сегодняшних ночных приключениях, — пробормотал я.

— Ох, да не думай ты об этом!

То же самое посоветовали мне и Расул, и Павлос, и Исаак. Если им верить, у меня железные нервы, да и задача совсем не трудная. Но я уже начал сомневаться в правильности своего добровольного решения пуститься в эту авантюру. Меня не столько заботила чисто механическая сторона дела — подъем, кража, последующее бегство, — сколько затаившийся где-то Кервези. Но потом я закрыл глаза и увидел Билла, его растянутые в предсмертной улыбке губы. Нет, назад пути не существовало.

Думаю, мне хотелось, чтобы Анна подняла шум и устроила какую-нибудь глупость. Но она не стала. Она торчала в своем любимом месте, на носу корабля, рядом с бушпритом, и соленые брызги снова превращали ее волосы в негнущуюся гриву. Когда я облокотился о фальшборт рядом, она ласково положила мне руку на грудь и сказала:

— Храбрый мальчик. Тебя хочет видеть капитан.

И все. И снова обратила свой взор на Хринос, к которому мы быстро приближались. Мне оставалось только пожать плечами и в полном одиночестве отправиться на корму, в капитанскую каюту.

— Похоже, ты уже готов трястись от страха, — произнес он, когда я, пригнувшись, влез в каюту. Это были самые ласковые слова из всех, что я слышал сегодня.

— Что-то в этом роде, — признался я.

— Вот и хорошо. Только безумцы не ведают страха. Это полезная вещь: обостряет все чувства. А теперь смотри, какой у нас план… Мы бросим якорь возле Хриноса, так, чтобы нас не было видно с Коскино. На баркасе пойдем вшестером: четверо на веслах, один на руле плюс я, который пока что будет беречь силы. Пятеро останутся ждать на берегу, и как только я вернусь, сразу пойдем назад. Все очень просто.

— А как мне быть в гробнице? — спросил я. — Как получше произвести замену?

— Действуй по возможности аккуратно. В темноте, правда, это будет затруднительно. Жиль постарается придать нашей фальшивке наибольшее сходство с Тулой. Все у него получится, можешь не сомневаться. У него феноменальная память. Фальшивая Тула будет в таких же одежках, как настоящая. Тебе придется только переобуть ее в эти похабные красные тапочки, нацепить наперсный крест и кольца. Не беспокойся, их легко снять. И вот еще что — возьми, это тебе тоже понадобится.

Он извлек из-под лавки небольшой сверток, обмотанный тряпкой. В нем были трутница, короткое долото с толстым лезвием и самая маленькая лампа, какую я когда-либо видел. Наглухо закрытая с трех сторон, она имела лишь одно оконце, забранное толстым желтым стеклом.

— Вставишь в нее вот эти свечи, — показал мне капитан две толстые короткие свечи. — Понюхай — настоящий воск. Они не оставят после себя подозрительных запахов. Мелочь, но священник может заметить.

— Я, наверное, и меч возьму.

— Лучше кинжал. Меч будет только мешать, если оступишься при подъеме. Вряд ли он тебе понадобится. Ты все думаешь о Кервези, но он же на той стороне острова. Его люди едва ли успели вернуться в город, так что при всем желании он не доберется до гробницы раньше утра. Меня больше беспокоит, что ты можешь наткнуться на пастуха или охотника. Если такое случится — беги. Беги обратно к морю и подавай своей лампой сигнал на «Кормаран». И мы заберем тебя. — Он похлопал меня по плечу. — Это нетрудная задача, Петрок. Но я горжусь тобой, и мы будем тебе очень благодарны. Иди готовься.

Баркас тихо резал носом воду, направляясь к темной массе острова Коскино. Я сидел впереди, завернувшись в плащ. Жиль привязал Шаук к моей левой руке ниже плеча и натер мне лицо ламповой сажей. Я никак не мог привыкнуть к этому ощущению — все время морщил нос и гримасничал. Кожу стянуло, и это сводило меня с ума, но по крайней мере я не думал о предстоящем деле. Павлос, сидевший на корме, правил, а Иштван, Джанни, Килидж-турок и Хорст налегали на весла. Я был благодарен капитану за таких спутников. По-моему, это самые страшные бойцы из всей команды «Кормарана». Конечно, они будут просто болтаться на берегу, пока я в одиночку полезу наверх, но все равно в такой компании спокойнее.

Между гребцами лежал длинный темный предмет — Липовая Кордула, как я ее окрестил. Она была туго завернута в промасленную ткань и привязана к раме с тремя перекладинами, к которым крепились заплечные ремни. Лампу привязали у нее на груди. Она почти ничего не весила. Я взбирался с ней на спине по трапу на мостик, потом спускался обратно на палубу и убедился, что это совсем нетрудно. Но я старался о ней не думать. Оглянувшись назад, я едва разглядел Хринос — темную массу на фоне еще более непроглядной мглы. Мы были почти у цели.

Баркас выскочил на белую гальку пляжа, и я перепрыгнул через борт с фалинем в руке. Его было не к чему прикрепить, так что пришлось обвязать о большой камень. Позади заскрипела галька. Это был Джанни с моей поклажей.

— Век бы не прикасался к такой гадости! — содрогаясь, сообщил он.

— Спасибо, друг мой, — ядовито ответил я. — Какое счастье, что тебе не надо тащить ее наверх в полной темноте! Помоги-ка мне надеть эту сбрую.

Мы находились в самом конце бухточки, где начиналась козья тропа, белевшая в кустах.

— Будь осторожен, Петрок, — сказал Павлос. — И помни: если сорвешься — старайся падать на грудь. Эти дамы очень хрупкие.

Я оглядел своих спутников, выстроившихся кружком. Пять нар глаз ответили мне волчьим блеском. Я повел плечами, поудобнее пристраивая ношу на спине, нащупал рукоять Шаука и тихо сказал:

— Ну ладно, я пошел…

Говорить больше было не о чем, да я и растерял всю былую браваду, так что ступил на тропу и начал подъем.

Сначала тропа круто шла вверх, и я с трудом поднимался по пыльным, выскальзывающим из-под ног камням, но потом она немного выровнялась, и, оглянувшись назад, я определил, что уже успел вознестись над берегом на высоту мачты. Впереди, в нескольких минутах пути, торчал острый гребень горного отрога, и я решил, что там мне будет легче идти почти до самой гробницы, где я упрусь в обрыв. Когда мы смотрели сверху, обрыв не выглядел слишком уж неприступным, но сейчас мне придется нащупывать дорогу впотьмах. Я двигался по тропинке, пока она не начала сворачивать в сторону. Проклиная коз, которые протоптали себе тропу там, где легче взбираться, я полез в заросли кустарника. И меня тут же обволокло ароматом душистых трав, в изобилии растущих на склонах горы, — Анна называла их все, пока мы ехали к гробнице, но я ее не слушал. А сейчас я топтал и сминал их своими сапогами. Идти было тяжело. Кусты оказались шипастыми или такими густыми, что я застревал в них. Вскоре, однако, я выбрался на другую козью тропу и шел по ней, пока она тоже не свернула в ненужном мне направлении. Так я и поднимался: то продирался сквозь кустарник, то легко проходил отрезок по козьей тропе, а потом снова углублялся в заросли. Я взмок от жары, исцарапался, а когда наконец добрался до гребня, дышал с трудом.