Не только в России, но и на Западе новые социальные движения повторили за полтора десятилетия ту же траекторию бюрократизации и упадка, на которую старому рабочему движению потребовалось полтора столетия. Отсутствие четкой классовой базы способствовало ускоренному разложению «радикальных» политических элит. В России лидеры экологического движения сумели избежать многих соблазнов, связанных с участием во власти и коррупцией. Ускоренное разложение русского экологизма было связано не только с его собственными внутренними проблемами, но и с общей неудачей гражданского общества, которое погибло, не успев возникнуть. Экологизм был выражением гражданской активности и пришел в упадок вместе с ней. Без мощного социального импульса эта гражданская активность не может ни возродиться снизу, ни быть насаждена «сверху».

Не имея возможности мобилизовать массовую социальную базу, экологические организации сделали ставку на работу профессионалов. В условиях России это было равнозначно ориентации на западную финансовую помощь: «Структуры движения стали меняться потому, что приоритеты зависели от западных экспертов и организаций». Радикальные идеи и настроения уступили место прагматизму, отмечает известный исследователь Олег Яницкий, усиливая реформистский характер движения. Разложение движения в таких условиях неизбежно. Если та или иная группа получает грант на определенный проект, который должен быть реализован в течение определенного времени, ничем другим она уже заниматься не в состоянии. «Подобный сценарий подрывает солидарность между группами, усиливает конкуренцию между ними».[389]

К концу 1990-х годов кризис неправительственных организаций и новых социальных движений становится очевидным. Но это не означает их ухода со сцены. В 1999–2000 годах происходит очередной перелом. На Западе в политику приходит новое поколение, не затронутое ни «холодной войной», ни крахом коммунизма, ни комплексом постоянного поражения, сформировавшегося у западных левых на протяжении 80-х годов XX века. Они не хотят работать в традиционных парламентских партиях или относятся к ним с подозрением, но и самоизоляция НПО 1980-х годов их не устраивает. Отныне НПО открыто раскалываются на две группы: тех, кто представляет собой непрозрачные самодостаточные структуры, нацеленные исключительно на симуляцию деятельности и проедание грантов, и тех, кто поставил себя на службу массовому движению, превратился в его специализированные подразделения, подчинившись его задачам и его демократии, кто готов выступать в качестве экспертного сообщества, технического аппарата, не пытаясь больше заменять собой организации масс.

Европа просыпается: 2000–2001 годы

После волнений в Сиэтле и Вашингтоне настал черед массовых выступлений в Европе. В сентябре 2000 года 10 тысяч демонстрантов, съехавшихся со всего континента, сорвали встречу Международного Валютного Фонда и Мирового Банка в Праге. Столица Чехии была избрана для этой встречи не случайно. Ее организаторы не скрывали, что в городе, где еще помнят тоталитарную пропаганду советской эпохи, антикапиталистические идеи движения «будет трудно распространять».[390]Это в значительной мере соответствовало действительности, но демонстрации показали, что, несмотря на скептицизм старшего поколения, среди молодежи левые идеи пользуются возрастающей популярностью.

В Праге полиция ожидала, что демонстранты постараются повторить «американский сценарий», блокируя отели. Вместо этого протестующие дали участникам встречи собраться в Конгресс-центре и заблокировали выходы. В течение двух часов представители мирового банковского сообщества не могли вернуться в свои отели. В конечном счете им пришлось добираться в гостиницы на общественном транспорте, что, по признанию самих делегатов, было для них настоящим шоком. Встреча была прекращена.

Массовые протесты прошли в Ницце в декабре 2000 года во время совещания руководящих органов Европейского Союза, а затем — в Швейцарии во время Всемирного экономического форума в Давосе. Для предотвращения демонстраций полиция практически блокировала район Давоса, что привело к дезорганизации транспорта по всей маленькой Швейцарии и вызвало возмущение добропорядочных бюргеров. Демонстрантов поливали холодной водой на морозе. Для «защиты» Давоса использовались воинские подразделения с бронетранспортерами (бронетехника активно, но неэффективно использовалась уже в Праге, где один бронетранспортер был подожжен анархистами). Несмотря на то, что в отличие от Праги, демонстранты не смогли помешать проведению Мирового Экономического Форума, назвать Форум успешным было затруднительно. «Давос-2001 знаменует резкое изменение настроения и психологии представителей мировой бизнес-элиты, — писал „Green Left Weekly“. — Они, конечно, пока еще не выпрыгивают из окон, но они стали мрачными, они постоянно оправдываются и почти не употребляют слова „глобализация“, „технология“, „прибыль“, которые раньше вставляли в любую фразу».[391]

Надо отметить, что перенос основного места действия из США в Европу и Канаду способствовал усилению и более четкому артикулированию антикапиталистической направленности движения. Активисты традиционных левых партий, а также сторонники многочисленных революционно-марксистских групп играли в европейском и канадском движении значительно большую роль, нежели в США. Что еще важнее, они оказались своего рода культурными посредниками, через которых традиции рабочего и социалистического движения, исторический опыт «старой» левой были переданы новому движению.

Более активное участие сторонников «традиционной» левой в антикапиталистических выступлениях способствовало и выдвижению на передний план позитивной программы.[392]Лозунги стали более конкретными и социально заостренными. Вместо того чтобы упрекать корпорации в различных безобразиях, активисты теперь боролись за ликвидацию самих международных институтов, посредством которых корпоративная диктатура реализуется на практике. Уличные восстания начала 2000-х годов подготовили французское и голландское «Нет!» на референдуме по Евроконституции и предопределили глубокий кризис легитимности, охвативший институты западноевропейского сообщества.