– А, понятно, кто-то еще. И с какой стати кому-то еще это делать?

– Я не знаю.

– Ах вы не знаете?

Ну вот, опять она за свое: испепеляющая ирония. Меня это уже бесило.

– В таком случае, я бы посоветовала вам поскорее узнать, потому что, честно говоря, картина не из приятных, не так ли? Вы отрицаете, что знали этого парня – в сексуальном или каком-то ином плане, – а потом мы обыскиваем ваш дом и находим интимные записки в вашей спальне. И что я должна думать?

– Я с вами согласна, и на вашем месте я бы тоже непременно пришла к незавидному для меня заключению. Все обстоятельства складываются не в мою пользу, не так ли, так почему бы не обвинить во всем меня? Почему бы не арестовать меня? Зачем вы топчетесь вокруг да около? Почему ваша убежденность не придает вам смелости, суперинтендант Хеннесси? Или правда в том, что вы и сами далеко не убеждены в моей виновности?

Последовала долгая пауза, во время которой я втихаря поражалась самой себе. Какой интересный ход, Рози! Обвинить в блефе старшего офицера, расследующего дело об убийстве, где ты – главная подозреваемая! Какой смелый, если не сказать – безрассудный, ход.

Я с некоторым облегчением услышала, как она наконец процедила сквозь зубы:

– Всему свое время, миссис Медоуз. Всему свое время. Так зачем вы звонили?

– Что?

– Вы мне сами позвонили.

– Ах да, – замялась я. – Ну… просто так. Хотела спросить, как… как у вас дела.

– О, дела у нас лучше некуда, миссис Медоуз. Мы скоро увидимся.

Я медленно повесила трубку. Уставилась на записку. Почему я ничего ей не рассказала? Может, просто боялась, что она появится в моем доме, включив сирену полицейской машины и захлопав дверьми, и мой таинственный гость пустится наутек, а она выставит эту историю как изощренную уловку с моей стороны и обвинит меня в том, что я сама накатала записку? Или же было что-то еще? Я задумалась, встала и подошла к окну. Мне пришло в голову, что тот, кто подбрасывает мне в спальню фиктивные записки, и автор анонимного письма может оказаться одним и тем же человеком. Может, он и надеется, что я расскажу обо всем полиции? А если это один и тот же человек, не заманивает ли меня он в еще более страшную западню? Может, он хочет меня подставить? Да, подумала я с бьющимся сердцем, так оно и есть. Кем бы ни был автор письма, он наверняка думает, что мне не хватит духу прийти в дом в одиночку, что я наверняка позвоню в полицию – как я только что и сделала. Он думает, что я притащу с собой мисс Стальные Трусы. Я схватила записку. В ней говорилось: в два часа во вторник. Вторник сегодня. Я взглянула на почтовую марку на конверте. Письмо было отправлено два дня назад. Кто-то слепо положился на ненадежную почтовую систему и понадеялся, что письмо доставят вовремя. И его доставили, а сейчас – я сверилась с часами – уже без десяти двенадцать. Если я потороплюсь, то как раз успею к назначенному часу. Я колебалась ровно долю секунды, а потом послала все к чертям. С меня хватит. Если после всех моих страданий мне суждено кончить жизнь с ножом в спине, пусть так и будет. Но я поеду в Лондон и раз и навсегда выясню, какого черта здесь происходит.

Я бегала по комнате, хватая пальто, деньги, ключи, сумочку, и в последний момент поднялась наверх и наткнулась на… шляпную булавку. Мамочка всегда внушала нам с Филли, что когда едешь общественным транспортом или где-то еще, где могут промышлять подозрительные личности – по мнению моей матери, подозрительными были все, у кого плащ чуть потрепан, – очень важно иметь с собой шляпную булавку. Это просто жизненно необходимо. Куда ее втыкать при подходящем случае, я понятия не имела, но ни капли не сомневалась, что сегодня булавка может мне пригодиться.

Я сбежала вниз по лестнице, подхватила Айво на руки и посадила бедного ошарашенного ребенка обратно в машину. Потом очень, очень осторожно проехала по объездной дорожке и остановилась чуть в сторонке от Фарлингса. С сыном на руках прокралась к кухне и поскреблась в окно, одновременно нервно поглядывая на двери спален. Его нигде не было видно, но это вовсе не значит, что он не следит за мной из башни или еще откуда-нибудь.

Я поскреблась еще разок.

– Марта! – прошипела я. – Слава богу, ты вернулась.

– А, это ты, – сказала Марта, открывая окно. – Он тебя повсюду ищет.

– И где он сейчас?

– Наверху, – она мотнула головой, – опять нецензурно орет по межгороду.

– Марта, мне нужно поехать в Лондон. Ты здесь еще побудешь? Не присмотришь за Айво?

– Присмотрю, конечно, Рози. Ты так много для меня сделала.

Она протянула руки, и я передала ей ребенка.

– И сделай мне одолжение, не говори Джоссу, куда я еду, ладно?

– Ладно, – неуверенно пробормотала она. – Значит, с тобой все в порядке? Ты больше не в беде?

– Нет, конечно. Я вернусь к вечеру, обещаю.

– Будь осторожна, – шепнула она мне вслед.

Я неслась по М4 на огромной скорости. Рулевое колесо отчаянно тряслось, и вся машина тревожно подрагивала. Моя старенькая бедняжка «вольво» уже давно пережила свои лучшие годы, и слишком частые поездки по кочковатым сельским тропкам брали свое. Мотор зловеще шипел и отчаянно противился моим попыткам изобразить из себя героя сериала «Полиция Майами» и грубо эксплуатировать ржавые древние шестеренки. Только не сломайся, взмолилась я сквозь зубы. Пусть от тебя что-нибудь отвалится, но только не сломайся. Скоро отвезу тебя в сервис, клянусь.

Без десяти два я подъехала к своему лондонскому дому. Я вышла из машины и огляделась. На улице было тихо и пустынно, как всегда посреди недели в середине дня. Я открыла маленькую железную калитку, которая привычно забряцала, и пошла по дорожке. В маленьком садике землю устилали гнилые листья; на облетевшем розовом кусте повисла обертка от «Твикса», принесенная ветром. Она печально трепыхалась на ветру. Я схватила ее, почувствовав угрызения совести при виде окружавшего меня запустения: ведь когда-то я трудолюбиво разбивала эту клумбу, сеяла траву, с религиозным рвением ухаживала за маленьким клочком земли, исполняя свой супружеский долг. Я повернула ключ в замке парадной двери. Когда мне наконец удалось оттолкнуть гору рекламного мусора, накопившегося за дверью, в нос мне ударил отвратительный запах сырости, всегда обитающий в заброшенных домах. Мне хотелось броситься к окнам и распахнуть их настежь, вытереть пыль со всех поверхностей, но я ограничилась тем, что прошла в кухню и открыла дверь черного хода, впустив поток холодного и влажного январского воздуха.

Повернувшись и войдя в дом, я вдруг поняла, что, возможно, здесь есть кто-то еще. С ухающим сердцем я замерла на месте и прислушалась. Может, мой таинственный друг уже здесь: взломал замок или пробрался через окно на втором этаже, а теперь поджидает меня, скрючившись за креслом или притаившись за дверью?

Сердце бешено заколотилось, а пальцы крепко сжали булавку в кармане. Я осторожно прокралась в комнату, поднялась наверх, заглянула в шкафы и под кровати, как делала, когда Айво снился кошмар. Только на этот раз мне не хватило храбрости закричать: «Выходи, медведь гризли, где бы ты ни был! Придется тебе сражаться с мамочкой!»