Бланш не могла вернуться. Она покачала головой, полная решимости:

— Папа, я не хочу покидать тебя. Пожалуйста, не заставляй меня уезжать.

Хэррингтон с минуту смотрел на нее, а потом его лицо смягчилось.

— Ты же знаешь, я никогда не мог отказать тебе, особенно когда ты просишь.

Бланш вздохнула с облегчением:

— Спасибо.

— Но ты не должна бросать Тайрела, — быстро добавил он. — Это твое будущее, Бланш! Я не буду здесь вечно.

Она резко сглотнула, отказываясь думать о том дне, когда Бог заберет ее отца. Ей было невыносимо думать об этом.

— Я приглашу его к нам на ужин завтра, — добавил ее отец. Он обнял ее. — Как тебе такая идея?

— Отлично, — пробормотала Бланш, но она почти не слышала его.

Сейчас она думала о любовнице Тайрела. Очевидно, мисс Фицджеральд жила недалеко.

Лизи сидела одна в гостиной, пытаясь читать роман, но сконцентрироваться было просто невозможно. Был день после Рождества, и она чувствовала себя странно потерянной и одинокой, хотя ее сестра с тетей были дома. Она постоянно думала о Тайреле и Нэде, представляя, как они провели Рождество. Буквы на странице перед ней продолжали смешиваться и расплываться. Она как раз закрыла роман, сдавшись, когда вошел Леклерк. Он держал букет цветов.

— Мисс Фицджеральд? — улыбнулся он ей. — Это только что принесли.

Лизи понятия не имела, кто может прислать ей цветы.

— Как мило, — сказала она, радуясь, что ее отвлекли. Серый и пасмурный день только ухудшал ее мрачное настроение. — Давай поставим их в вазу на столе.

Когда он ушел, она достала маленькую открытку из конверта и поняла, что цветы не для нее. Они были для Джорджи — и Рори подписал открытку красивым росчерком, так типичным для него.

Слишком поздно — она уже читала открытку. «Моя дорогая мисс Фицджеральд, — писал он, — я подумал, Вам понравятся эти цветы, маленький знак моего признания поражения и большой знак моего восхищения Вами. Ваш преданный слуга, Рори Макбейн».

Лизи была в восторге. Рори действительно ухаживал за ее сестрой, и она решила помочь ему в этом преуспеть. Несмотря на то что ее сестре было лучше выйти замуж за человека обеспеченного, они были прекрасной парой.

Леклерк вернулся к двери гостиной, выражение его лица было странным.

— Мисс Фицджеральд? К вам гостья.

Он передал ей серебряный поднос с визитной карточкой.

Лизи взяла ее и застыла, потрясенная. Пришла Бланш Хэррингтон. Бланш Хэррингтон теперь в ее главном холле.

Леклерк, должно быть, все понял, потому что спросил:

— Мне сказать ей, что вас нет, мисс Фицджеральд?

Лизи посмотрела на него, чувствуя головокружение.

Что ей могло быть нужно? Как это может быть?

— Нет, — выдохнула она. — Нет. Просто дай мне минуту, Леклерк. Затем пригласи ее войти. И принеси чай.

Он кивнул, поклонился и вышел.

Лизи поняла, что чуть ли не приросла к полу, и побежала к единственному зеркалу в комнате. Она ущипнула себя за бледные щеки и спрятала выбившиеся локоны в прическу. Она расправила корсет светло-зеленого платья, внезапно обрадовавшись, что Элеонор заказала подходящую городскую одежду для нее и ее сестры. Она больше не выглядела обедневшей деревенской мышью — она казалась модной и элегантной, хотя предпочла бы изумрудные серьги желтовато-зеленым, которые были сейчас на ней. Лизи сделала глубокий вдох, больше для храбрости, чем для спокойствия, и ущипнула себя за щеки еще раз. Затем, улыбнувшись, повернулась к двери.

В этот момент Леклерк пропускал в двери Бланш.

— Леди Хэррингтон, — объявил он.

Лизи резко сглотнула и сделала реверанс, поскольку Бланш была намного выше по положению. Бланш слегка поклонилась, и затем обе леди уставились друг на друга.

Она выглядела точно так же, как в начале прошлого лета, когда Лизи шпионила за ней на балу. Была невероятно красива, и ее потрясающее, но простое пастельно-голубое платье и сапфировые серьги в тон заставили Лизи чувствовать себя неловко. Она изучала Лизи, а Лизи изучала ее.

Не зная, сколько времени прошло с тех пор, как они стали рассматривать друг друга, Лизи поспешила подойти к ней:

— Входите же, миледи. Это полная неожиданность. — Она заставила себя говорить медленнее и дышать спокойнее. Она сделала глубокий вдох, но не могла вернуть самообладание. — Я не думаю, что мы встречались.

— Нет, у нас не было возможности познакомиться, и я здесь случайно.

Лизи не могла найти намека на двойное значение ее слов. Ее манера была понятна — у Бланш не было дурного намерения, и, пожалуй, Лизи видела сострадание в ее глазах.

— Вы здесь вряд ли случайно, — сказала Лизи, жестом приглашая Бланш пройти и краснея оттого, что знает о прошлом этой помолвленной женщины.

Бланш села в кресло, Лизи села в другое, напротив нее. Обе женщины расправили юбки, шелестя шелком, чтобы заполнить тишину. Затем Лизи наконец подняла глаза, и их взгляды встретились.

Лизи все еще не понимала, что Бланш могло быть нужно, почему она пришла. Но, к сожалению, ей нужно знать об отношениях Лизи и Тайрела.

— Я недавно узнала, что вы — мать Нэда, — мягко проговорила Бланш, подтверждая худший страх Лизи. Ее щеки порозовели. — Я подумала, нам лучше встретиться — мы бы и так встретились рано или поздно, — так почему бы не сделать это сейчас?

Лизи не видела осуждения в глазах Бланш и не слышала его в ее тоне, но ее сердце бешено забилось. По крайней мере, Бланш точно ее презирает, хотя бы немного.

— Да, — удалось сказать ей. Что еще ей сказать? Она слишком ослепительно улыбнулась. — Поздравляю вас с Тай… лордом де Уоренном с помолвкой.

Бланш отвела взгляд. Лизи это показалось странным.

— Мне очень повезло, — пробормотала она.

Повисло неловкое молчание. Бланш говорила без эмоции или страсти, и Лизи удивлялась, почему она открыто не радуется свадьбе с Тайрелом. Она не знала, что сказать.

— Думаю, вы отличная пара, — добавила она. — Я слышала, свадьба в мае.

— Да, — сказала Бланш, встретившись с ней взглядом. — Вы очень великодушны, мисс Фипджеральд.

Сердце Лизи тревожно забилось.

— Вряд ли.

Бланш медлила.

— Могу я спросить, как вы встретили Тайрела?

Что это? Что ей нужно? И как Лизи ответить?

— Я не хочу вмешиваться, конечно, и если мой вопрос оскорбителен…

— Нет!

Лизи закусила губу. Она не могла понять, что хочет Бланш, но она казалась доброй и даже обеспокоенной, а совсем не ревнивой.