— Разве это так невыносимо? Разве Он столь много от вас требует?

— Да, — ответил я после некоторой паузы. — Иногда это даже больше, чем мы в силах отдать.

Взгляд ангела пронзал меня насквозь, гнал мурашки по коже, принуждал говорить и говорить, изливая в нехитрых словах свою обиду и боль за жестокое несовершенство этого мира:

— Почему нельзя было оставить нас в покое? Почему Бог не позволил нам жить самим, по своему разумению выбирая путь? Как же его последний дар — пресловутая свобода воли?

— Людям уже было позволено выбирать свой путь, — отозвался Уриил, и в его неживом голосе я неожиданно услышал нотки печали. — И посмотри, куда вы пришли. Посмотри, человек. Вспомни все, что ты знаешь о днях до Гнева. Вы старательно вытравили из себя зачатки божественного начала. Превратили огонек веры в модное и дорогое увлечение. Вы убили в себе свет.

— И тогда небеса решили вмешаться, — с горечью констатировал я. — Вернуть заблудшее человечество» к Богу. Вычистить мусор, убрать всех тех, кто сумел умертвить свои души еще при жизни, выбросить их из круга бытия, чтобы позволить остальным расти навстречу свету без необходимости продираться при этом сквозь непролазные заросли сорняков… Генеральная прополка запущенного огорода, устроенная опомнившимся садовником.

— Я понял тебя, — трубно ответил ангел. — Не нужно больше аналогий. Не говори ничего, о чем можешь потом пожалеть.

Очередная двусмысленная фраза. И ее я пропустил мимо ушей. Мне было уже наплевать, завуалированная ли это угроза, или просто дружеское предупреждение. Я хотел говорить, я должен был говорить. И я говорил:

— А для того, чтобы оставшиеся не вернулись к старому и привычному, чтобы не начали повторять ошибки предков, дадим им стимул продолжать развитие. Все эти ходячие мертвецы, вампиры, призраки, воплощенные страхи человечества — они как раз для этого и предназначены: пугать, внушать страх и почтение, исподволь подталкивать к свету… Что нужно для того, чтобы перестать бояться скрывающихся в ночи теней? Ответ на самом деле очень прост, его знает каждый боящийся темноты ребенок: нужно уничтожить ночь, зажечь во тьме огонек света, включить электрическую лампочку. И когда в мире не останется места для тени, когда исчезнет зло человеческое, тогда уйдет и зло иномировое. Сгинут мертвяки, распадутся прахом вампиры, истают в лучах вечного солнца демоны. И все люди обретут благодать Божью в лучах Его Света.

Я сделал небольшую паузу, чтобы отдышаться. Уриил ждал.

— Только вот я не знаю, кто допустил ошибку: Господь, который не ошибается по определению, ангел-посредник или воплощавший Его замысел в жизнь мессия, бывший всего лишь человеком и как следствие — несовершенным. А, может быть, вмешалась недовольная подобной альтернативой тьма… Я не знаю. Да это и неважно. Главное в том, что все пошло совсем не так, как планировалось. Получившее пинок под зад человечество не кинулось со всех ног навстречу просветлению, а вместо этого предпочло забиться в города, загородиться опутанными колючей проволокой стенами защитных периметров, найти оружие против неуязвимой нечисти — все, что угодно, лишь бы не ломать привычный уклад жизни. Все, что угодно, лишь бы не смотреть на обжигающий глаза и душу свет… Ведь это же так больно — смотреть на свет.

Я говорил и чувствовал, что попадаю. По яростно сверкавшим глазам Уриила, по насмешливой ухмылке Аваддона, по взволнованному дыханию Ирины чувствовал: попадаю!

— Уставший терпеть людские безобразия Господь явил человечеству свою силу, сказал себе решающее слово. И, повинуясь Его воле, кто-то из нас сделал первые шаги к свету, кто-то, наоборот, скатился во тьму, но большая часть разумных прямоходящих, созданных по образу и подобию, вообще не сделала никаких выводов. Спрятавшись за спины солдат и чистильщиков, она даже не задумывается о том, зачем Он нам дал все это… Средний горожанин считает, что за стеной живут обычные твари. Что тьма — это нечто невещественное и далекое, зло — это что-то такое, что нельзя пощупать. Что церковь дана ему для защиты от Божьего Гнева и что достаточно регулярно молиться и делать пожертвования, чтобы Всевышний не обратил к нему. Свою карающую длань… Человечество не изменилось. Разве что только границы отведенных ему сил стали немного расплывчатее. Ныне на улицах можно встретить и носителей света и предавшихся тьме, можно найти места, пропитанные добром, и отыскать за периметром точки сосредоточения концентрированного зла. Но, хотя грани дозволенного расплылись, человечество в среднем осталось все тем же: самолюбивым, грубым, слепым. Не желающим видеть ничего, кроме самого себя. И нет надежды, что оно изменится, в одночасье поняв брошенную ему свыше истину. Три десятилетия не поняло, не поймет и впредь.

Я замолчал на миг, втайне надеясь, что Уриил что-нибудь скажет, опровергнет мои выводы, хоть как-нибудь проявит себя.

Но он молчал.

— И тогда где-то среди светлых, увенчанных нимбами голов был рожден новый план… А вернее, видоизменен старый. Новый День Гнева. Еще одна генеральная чистка, но на этот раз куда более тщательная. И с гарантией, что на этот раз все сработает так, как надо… А ведь на самом деле это тоже просто. Как заставить человека выбрать верный путь развития? Очень легко: нужно чтобы иных путей попросту не оказалось. Как вынудить человечество отречься от ведущего в пропасть саморазрушения пути технического прогресса? И это тоже нетрудно: надо просто истребить всю его культуру… И не этого ли хочет Он теперь: уничтожить наше наследие, сбросить остатки человечества во времена варварства и дикости? Ведь именно отталкиваясь от пещер и костров, легче всего достичь изначального Света. Технологическое общество слишком закостенело, слишком увязло в искусственных, продающихся за деньги благах, вместо того чтобы искать их внутри себя самого. Но первобытный дикарь — это совсем другое дело. Его вера будет чистой и не замутненной бесполезными раздумьями и философствованиями. Это будет идеальный инструмент на пути к свету. Покорный и простодушный… Разве я не прав, ангел? Скажи, разве я говорю неправду?

Холодные глаза Уриила сверкнули подобно двум отполированным сапфирам. И что в них мелькнуло: досада, раздражение, ярость? Я не смог разобрать.

— Через тысячу лет в этом мире будет пылать Свет, — только и сказал он. Я кивнул.

— Благая цель. Воистину благая. Вот только оправдывает ли она предпринятые ради ее достижения средства? Скажи, ангел, оправдывает или нет?

Уриил явно разозлился. Его трубный голос взревел подобно грому. И в нем отчетливо слышалась нотка ярости:

— Ты обвиняешь Его в пособничестве тьме?.. Или же обвиняешь меня?!

Я медленно кивнул. Глядя в застывшее маской праведного гнева лицо Уриила, видя краешком глаза откровенно ухмыляющуюся морду Аваддона, чувствуя, как Ирина торопливо дергает меня за рукав, я кивнул. И склонился навстречу испуганно шепчущим губам:

— Алеша, перестань… Что ты делаешь?

— Защищаю свою любовь. И заодно — все человечество, — так же тихо ответил я, понимая, что шепот мой все равно ничего не стоит, что точно так же я мог бы кричать во все горло, что скрыть что-нибудь от этих глаз — неважно каких: синих или черных — невозможно.