залитый кровью пейзаж под ним. Надо добраться до дверей, надо добежать до Эсеня. Зачем — он не знал.

Баосян не успел.

Он остановился в дверном проеме. Откуда-то сверху донесся потусторонний, мелодичный перестук. Под куполом разрушенного зала покачивались старые бамбуковые колокольцы. Звук у них был пустой, сухой, надтреснутый. Ноты пробегали порывами, как рябь по озерной глади ветреным весенним днем. Колокольцы все не смолкали, колеблемые невидимым сквозняком. А Баосян смотрел на неподвижный пейзаж. На дело рук своих.

Эсень уже однажды умирал. Он умер в ту летнюю грозу, когда отец вынес плачущего от страха и горя Баосяна во двор. Баосян до сих пор помнил то всепоглощающее, захватившее его целиком чувство. Он не просто поверил, что брат погиб, но пережил его смерть всем своим существом. Это был конец света.

На следующий день он прокрался в комнату Эсеня и обнаружил там брата. Тот спал. Он, наверное, вернулся сразу после бури. Даже спящий, он лучился энергией — жизнь пульсировала в нем, целом и невредимом. Баосян забрался на кровать и сел рядом, созерцая спящего с изумлением на грани обожания.

— Баосян, — Эсень открыл глаза и сонно улыбнулся брату. — Ну, чего ты плачешь?..

Он не знал, что умер и воскрес, что случилось чудо.

Но на этот раз чуда не произошло.

Баосян смотрел, как Оюан баюкает мертвого Эсеня, а по мрамору растекается багрянец. Колокольцы звонили по ним, и от этого призрачного звука все казалось нереальным. В мире всегда был Эсень. Что бы Баосян к нему ни чувствовал в каждый отдельно взятый момент, он был. Баосян не мог постигнуть иного мира. Но невозможное, к которому он стремился, вкладывая в желание всю свою ярость и боль, осуществилось.

Колокола сливались с воплем Госпожи Ки. Этот звук накатывал на Баосяна пронизывающими волнами. Баосян превратился в пятнышко на поверхности черного солнца, на поверхности такого необъятного чувства, что вместить его никому не под силу. Он вспомнил, как лежал в темноте рядом со спящим Третьим Принцем, ощущая живое тепло его тела, и думал: не бросить ли все это? Не бросил. И вот теперь Третий Принц мертв, и сделанного не воротишь.

Его неудержимо трясло. Именно призрак подначивал его тогда, когда еще не поздно было остановиться. Призрак, который — вдруг понял Баосян — наблюдает за ним и сейчас. Черная волна поднялась и сокрушила его изнутри. Он распадался на части, растворялся, разрывался от неподъемного гнева. Хуже муки он не испытывал. И ведь все из-за призрака. Не иначе, призрак искушал его залить все вокруг отчаянием и болью. Баосян весь превратился в гнев, мир превратился в гнев. Он услышал собственный крик:

— Ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу! Ненавижу!

Но это была ложь. Всегда, с самого начала.

Для Баосяна наступил конец света. Тьма захлестнула его, и хуже чувства не нашлось бы во всем мире. Но то был не гнев. И не месть. И не отвращение. Как осколок зуба торчит из воспаленной десны, так ярость Баосяна оказалась лишь верхушкой скрытого чувства.

Он не ненавидел Эсеня. Он любил брата, даже когда тот его обижал. Любил, даже когда тот ненавидел. Именно любовь раздувала обиду до небес, хотя со стороны этого было не видно.

Баосян сполз по стенке в снег. Прижался щекой к ледяной поверхности и зарыдал. Тьма застилала ему взор, поднимаясь из самого нутра. Черная кровь, черная кровь без конца, мрак и разрушение.

Ему казалось, что призрак сидит напротив, точно так же прижавшись щекой к стене. Баосян перестал понимать, где он сам, а где Эсень. Призрачное касание обжигало смертельным холодом, и Баосян знал, что этот ожог никогда не пройдет.

Он бы никогда не сделал ничего подобного, если бы не призрак. Не предал бы и не обрек на смерть тех, кто был ему дорог. Да и Мандат не обрел бы. Но какой у него был выбор, если это — единственный способ заставить Эсеня понять глубину его боли?

Сам почувствуешь — узнаешь.

17

Озеро Поян, окрестности Наньчана

Берега узкой речушки густо заросли белым тростником. Туман затягивал заросли, пока не стало казаться, что они плывут в белой пустоте. Флот Чжу двигался одной колонной. Легкого ветра как раз хватало, чтобы обойтись без весел. Примятые фонарем паруса поскрипывали. Матросы — пиратки Фана — выверяли курс. Воины Чжу и артиллерия сгрудились на средней и нижней палубах. Ее корабль-флагман с белыми мачтами, самый крупный из всех, шел первым, если не считать маячащего впереди лоцманского судна с фонарем на корме.

Чжу понадобилось девять дней, чтобы по Янцзы добраться отсюда из Интяня. Ей уже донесли, что флот Чэня стоит и ждет на озере Поян, соединявшем павший Наньчан и основное русло Янцзы. Очевидно, он хотел, чтобы Чжу вошла в озеро со стороны Янцзы и встретилась с ним лицом к лицу. Но теперь, когда войско Чжу знатно поредело после ухода Оюана, лобовое столкновение стало бы для нее последним.

Нет, единственный шанс — подобраться к Чэню с такой стороны, откуда он не ожидает. Именно поэтому сейчас Чжу вела флот по темным, узким озерным протокам. Слишком узким, надо сказать. Суда покрупней пиратских кораблей Чжу там бы не прошли. И даже пиратские — рисковали. Сквозь зеленоватую воду опасно белели отмели. А корабли, пусть и маленькие, не были речными плоскодонками. Если один килем уткнется в отмель, оставшиеся окажутся в ловушке. Но если им все-таки повезет, мрачно подумала Чжу, они получат преимущество, внезапно вынырнув из протоки и застав Чэня врасплох.

Пока же корабли скользили в тумане, и Чжу было не по себе. Она временно прицепила крюк вместо деревянной руки — на борту с ним удобней — и теперь задумчиво водила пальцем по острому кончику. Чэнь — стратег. Еще в Аньфэне, когда она пообещала ему союзническую помощь в борьбе с соперником, Правым министром Го, Чэнь ей не то чтобы не поверил… просто на всякий случай взял Сюй Да в заложники. Он ничего не оставлял на волю случая. Так что и об этих протоках, конечно, знал. Даже если ему не верится, что флот их преодолеет, он все равно подстрахуется.

С момента предательства Оюана миновало несколько недель. Слепой гнев Чжу поутих, превратился в тупую боль, однако теперь, от этих размышлений, вспыхнул с новой силой. Оюан поставил ее в тяжелое положение. А ведь они могли бы вместе разбить Чэня. Но вышло как вышло. Кратким усилием воли Чжу отпустила прошлое и связанные с ним нерадостные чувства. Сосредоточилась на будущем. Наверное, будет нелегко, но ей ни разу еще