Большое жюри полностью оправдало Либовица, отметив, что он по сравнению с Эрби «просто дитя». Убитый обладал такой физической силой, что смог сломать наручники. Протесты тем не менее продолжались, — протесты, направленные не против жестокости, а против полиции. Этими двумя случаями дело не ограничилось, были и другие, получившие меньшую огласку; несколько копов были оправданы, несколько наказаны. Но то, что произошло с Джиллиганом и Либовицем, сильно подействовало на настроения полицейских Нью-Йорка — из-за явной невиновности преследуемых полицейских и яростной кампании, развернувшейся против них. Главное, однако, не то, что эти случаи задели чувства полицейских, а то, что они подорвали дело охраны правопорядка. Копы получили сигнал: то, чего вы не видите, вам не повредит. Оставайтесь себе в радиомастерской, и пусть этого дворника — или кого там — зарежут. В отличие от Либовица многие копы отвернутся и пройдут мимо.

Такая обстановка Баррета беспокоит.

— Полиция запугана, — говорит он. — Годами эти инициативные группы нас скребут и подтачивают, скребут и подтачивают, а улицы тем временем заполняет нечисть. «Гуляйте себе по улицам, а если натолкнетесь на труп — перешагните и идите дальше» — вот что говорят нам. Дорогу нечисти! А полиция смотрит в сторонку.

А кто не желает смотреть в сторону, может впутаться в неприятности даже со своими коллегами. Однажды утром, когда Баррет находился в участке, молодой полисмен в штатском в неслужебное время ввел задержанного. Полицейский рассказал, что направлялся домой, когда задержанный, мужчина лет двадцати пяти, остановил его на Восьмой авеню и потребовал денег. Получив отказ, он принялся угрожать полисмену. Тот нашел поблизости коллегу в форме, объяснил тому ситуацию и отправился дальше, домой. Обиженный тем, что о нем сообщили представителю власти, приставала снова подошел к первому полисмену и стал угрожать ножом.

— А тот, в форме, — рассказывал коллега Баррету, — ну которому я сообщил, подходит и интересуется, что тут у нас происходит. И ничего больше. Этот тип угрожает мне ножом, а коп стоит себе как зритель. «А что мне с ним сделать? — спрашивает он меня. — Задержать, что ли?» — «Да, — говорю, — задержать!» В общем, я сам отнял у него нож и приволок сюда. — И он вручил Баррету нож.

— Прихожу я сюда, — продолжил затем полисмен, — а здесь внизу лейтенант интересуется, успел этот тип кого-нибудь полоснуть или нет. Он знает, что я подал в отставку, и говорит мне: «Слушай, ты все равно уходишь. Охота тебе с ним возиться?» Значит, этот тип угрожает людям ножом, угрожает кого-то прирезать, угрожает меня прирезать, а я должен сохранять спокойствие! Они выпускают тебя на улицу и кастрируют. Я должен шагать по участку и чувствовать себя идиотом. — Полицейский распалялся все больше и, глянув на задержанного, просто взорвался. — Смотри мне в глаза, скотина! — закричал он, размахнулся… но задержанный уклонился, коп промахнулся и замахнулся еще раз. Полицейский был ниже нарушителя порядка и кулачный боец из него был, прямо скажем, не ахти. В итоге он все-таки влепил задержанному пару оплеух. После чего того засунули на отдых в клетку, а коп отправился в клинику, откуда вышел с рукой в петле: вывернул, «беседуя» с задержанным хулиганом.

Через несколько дней Баррет патрулирует улицы, сидя в такси (правонарушители легко распознают даже не маркированные полицейские автомобили), и видит, как пятеро полисменов в форме и двое в штатском пытаются загнать трех задержанных в патрульную машину. Один из задержанных, пассивный педераст, сжимает в руке зонт с острым наконечником. Баррет показывает на зонт полисмену. Ему пришлось трижды повторить, прежде чем коп послушался и изъял зонтик.

— Он запросто мог проткнуть кого-нибудь этой штукой. Но все боятся его тронуть — опасаются последствий. Как бы кто из толпы чего не подумал… Но разоружать их нам пока еще не запретили. До этого пока не дошло.

Баррет рассказывает знакомому о недавнем происшествии:

— Лежит на тротуаре женщина, на Бродвее. Передозировка. Рядом стоит этакий амбал, габаритами с автомат для продажи сигарет, и честит шестерых копов, которые его внимательно слушают. Вокруг толпа. Копы, конечно, боятся амбала не только пальцем тронуть, но и вопрос задать, потому что он орет о жестокости полиции и чувствует себя в центре внимания. Я не хочу на виду у всех изображать героя, поэтому прошу одного копа заманить этого типа ко мне в подворотню для легкого массажа. «Не надо, Джордж, с ним связываться, уж больно он мерзкий…» Прошу другого — то же самое. «А если она умрет? — говорю. — А если это он ей дал дозу? А вы ведь даже не знаете, кто он такой». И ведь, главное дело, не парня этого ребята боялись, его бы они сжевали в момент. Толпы боялись. — Тут рассказчику показалось, что слушатель не слишком внимателен. — Это не просто слова, то, что я тебе говорю. Это очень важно.

«Нечисть» — всегда важная тема для Джорджа Баррета. Особенное внимание уделяет он преступникам, сделавшим совершение тяжких преступлений образом жизни. Вооруженным грабителям, убийцам, профессиональным вымогателям — не подделывателям чеков и мелким воришкам. Его занимает идея искоренения преступности.

— Мне уже сорок пять, — говорит он. — Из них двадцать пять я в полиции. И все еще играю в казаки-разбойники,

Баррет определяет преступника так же быстро и уверенно, как врач одним взглядом выхватывает из толпы больного оспой. К мелкому воришке он относится, как того заслуживает мелкий воришка, не лучше и не хуже. Но если уголовная мелочь проявляет склонность к насилию, Баррет реагирует быстро, уверенно и неумолимо, реагирует умом и телом. Однажды он целых два часа следил за «мерфинистом». Чаще всего он не обращает внимания на разную мелочь, но по опыту знает, что такие мелкие жулики, раздраженные безуспешно растраченным вечером, могут прибегнуть к насилию, обычно они хватаются за нож. Понаблюдав, детектив задержал «мерфиниста» и, сидя рядом с задержанным на заднем сиденье патрульной машины, спросил, что у того в кармане плаща.

— Ничего, — ответил парень с видом наглым и вызывающим.

Баррет повторил вопрос — с тем же результатом. Тогда левая рука детектива молниеносно нырнула в карман и вытащила складной нож с фиксируемым лезвием, а кулак правой тут же врезался в зубы задержанного.

— Ничего? — повторил Баррет, презрительно скривив губы. — Ты хотел меня зарезать, подонок?

Задержанный вытер губы. Вся заносчивость его мигом исчезла.

— Не-е, начальник, не-е, я и не знал, что там нож. Я никого не режу, начальник. Я простой парень, мирный.

В другой раз Баррет с коллегой патрулировали район в такси и заметили «мерфиниста», высматривающего добычу. Они вышли на ближайшем перекрестке и прогулочным шагом проследовали мимо.

— Эй, мистер! — раздалось вдогонку. — Девушек не желаете?

«Мерфинист» догнал их и начал расписывать все прелести представляемого им заведения: дюжины девиц всех цветов кожи, со всего света, бар, ресторан, развлекательное шоу. Беседуя, они продолжали путь, пока жулик не заметил, что приближается к полицейскому участку. Тут он замолчал, а потом засомневался: