Работая на Поное, одной из самых крупных рек Кольского полуострова, Митенев заметил, что в некоторых рыбах ему встречается паразит, известный науке под латинским названием «Myxobolus obesus». Сначала биолог отметил его редкость. Потом задумался над причиной редкости. И только тогда сообразил, что этот вид никак не может здесь быть — не только в Поное, но и вообще ни в одной реке Кольского полуострова! И дело даже не в том, что он характерен для более южных районов: он встречался исключительно в рыбах бассейна Черного моря, с которым Кольский полуостров, как уже говорилось, никогда не был связан. Попасть сюда он мог только с рыбами, причем с достаточно большим количеством рыб, чтобы добраться до Поноя и выжить в течение тысячелетий. И, наконец, встречался он исключительно у пресноводных, непроходных рыб!

Заинтересовавшись этим фактом, Митенев постарался изучить всю специальную литературу. И пришел к следующему выводу: в древности должен был существовать поток, связывавший Балтийское, в то время пресноводное, море с Белым морем и Кольским полуостровом. В том, что подобный канал был на самом деле, биолог убедился, обнаружив этого же паразита в озерах южной Карелии, то есть именно там, где согласно предположениям шведских геологов должен был пойти в Белое море поток балтийской воды…

Таким образом открытие Митенева оказалось еще одним подтверждением моих догадок. Но биолог помнил, что история происхождения саамов — всего лишь одно звено в истории Севера.

— Будем считать, что с саамами вам повезло, — говорил Митенев, продолжая ходить по избушке. — Здесь все сошлось: и происхождение, и оленеводство, и связь с современными тоневыми участками, которые как бы «маркированы» остатками древних стойбищ… Но как сюда вы впишете лабиринты? От Умбы до Сосновки, то есть на всем пространстве берега, где вы нашли во множестве стойбища, скажем, протосаамов, — лабиринтов нет! Они известны на берегу у Поноя, на мурманском берегу — тоже рядом с тонями, как и ваш умбский лабиринт. Насколько мне помнится, вы готовы были признать, что он отмечает именно тоневой участок, практически не изменившийся с глубокой древности, не так ли? А теперь?

— Теперь я как раз и думаю разобраться с лабиринтами, — ответил я в тот раз Митеневу. — Вероятно, на следующий год смогу кое-что о них рассказать. А может быть, и не только о лабиринтах. Как вы помните, осталось еще загадочное древнее поселение морских охотников на мысе Востра, да и многое другое, что известно теперь на берегах Белого моря. Ведь каменные лабиринты найдены не только на его берегах!

5

Конечно, столь смелое заявление о намерении «разобраться с лабиринтами» объяснялось, с одной стороны, молодостью, когда все нипочем, стоит только постараться, а с другой — манящей, а потому дающей надежду на разгадку тайной, которую представляет большинство каменных сооружений первобытности. Разве намного уменьшилась загадка знаменитого Стоунхенджа в Англии оттого, что он оказался сложной и очень точной астрономической обсерваторией древности? Наоборот, действительная загадочность этого и подобных ему сооружений только увеличилась. В самом деле, зачем было пастухам и охотникам первобытной Англии, Бретани и некоторых других участков Европы, расположенных преимущественно на морском берегу, в III тысячелетии до нашей эры вести постоянные наблюдения за временем появления солнца, луны и некоторых наиболее ярких звезд над горизонтом? Почему потом это стало ненужным и забылось? Уже одни эти вопросы способны повергнуть в смущение археолога, начинающего понимать, как же мало мы знаем в действительности о давно прошедших временах и как снисходительны к самим себе и к объему наших знаний об окружающем нас мире!

Человек древности был отнюдь не таким функционально-примитивным существом, каким мы его порой представляем. Виной тому и наша неспособность взглянуть критически на себя и на нашу цивилизацию, ставшую стеной между нами и природой, и ничтожность остатков былой жизни, на основе которых мы пытаемся понять и реконструировать саму эту жизнь. А ведь те же саамы, сейчас ничем почти не отличающиеся по образу жизни, складу мышления, по культуре от русского населения Кольского полуострова, еще в начале XX века поражали изучавших их этнографов своими преданиями, легендами, мифами, сложными представлениями о космогонии, об окружающем мире, о природных силах и о многом другом, о чем мы, замкнутые в искусственную оболочку технического прогресса, воспринимающие природу, как правило, через книжное, то есть опосредствованное, знание, уже забыли думать…

Ко времени нашего разговора с Митеневым, о лабиринтах я успел узнать довольно много, во всяком случае, значительно больше того, чем когда рассматривал свой первый каменный лабиринт возле Умбы.

Уже в то лето, во время очередного рейса «Запада», мы зашли на Соловецкие острова. Удивительный архипелаг, лежащий в юго-западной части Белого моря, давно и по праву получил титул «жемчужины русского Севера». Его составляют острова — то голые, чуть поднимающиеся над уровнем моря в кружевной оторочке прибоя, то покрытые пышным густым лесом, высоко возносящиеся над морем так, что с их вершин открываются удивительные по красоте панорамы других островов и далекого Летнего берега. Своеобразный микроклимат, благодаря которому соловецкие монахи за несколько столетий создали уникальное для этих широт хозяйство, славившееся обилием и разнообразием плодов земных, в том числе и виноградом, вызревавшим в теплицах на грунте, должен был привлекать сюда человека с глубокой древности.

Утверждать это можно было уже по тому, что ни в одной другой точке Северного полушария нельзя увидеть такого скопления каменных лабиринтов, как на Соловецких островах.

Впрочем, не только лабиринтов. Согласно подсчетам Н. Н. Виноградова, крупнейшего исследователя здешних древностей, который в 20-х годах нашего века имел возможность неотрывно изучать их в продолжение нескольких лет, общее число различных каменных сооружений на Соловецких островах достигало пятисот единиц. Забегая вперед, скажу, что теперь в результате работ А. А. Куратова, известного архангельского археолога, эту цифру можно удвоить, хотя многие каменные сооружения за прошедшие десятилетия были разрушены, снесены и, таким образом, потеряны для науки.

…На Соловецкий рейд мы пришли утром. Шхуна бросила якорь, курсанты группами отправились на берег, чтобы осматривать знаменитую крепость, охранявшую северные рубежи Русского государства с конца XV века, а мы с «дедом», который теперь сам испытывал любопытство по отношению к лабиринтам, спустив на воду ялик, отправились на лежавший неподалеку Большой Заяцкий остров, бывший одним из центров скопления исторических памятников самых разных эпох.

Первое, что бросилось нам в глаза на берегу, была единственная оставшаяся теперь на архипелаге деревянная церковка XVIII века. Рядом с ней находилось маленькое, приземистое, в три окна по фасаду строение, сложенное из массивных камней, — гостиница, построенная соловецкими монахами в 50-х