Враг собирает силы, уже тысяча человек в лагере, провианта горы. Значит, будет больше людей, ещё больше вражеских солдат. И то будут не простые солдаты, то будут горцы. Невысокие, но широкоплечие, с мощными ляжками и крепкими икрами горные мужики, выросшие среди скал и долин, среди холода и вечно ледяной воды в быстрых ручьях. Упрямые сволочи, неуступчивые, дружные и свирепые. И на сей раз будут они с порохом и кавалерией, с хорошим командиром и опытными офицерами, на сей раз всё будет как положено. Всё будет всерьёз. Теперь они его не принимают за дурака-помещика, что вздумал бузить у них на границе. Теперь они к нему отнесутся с должным почтением.

Нет, не было у него ни месяца лишнего, ни недели, ни дня лишнего не было. Нельзя было давать горцам собраться с силами и потом в поле с честью меряться с ними крепостью рядов. Тем более, что чести это поганое мужичьё не знает.

Фейлинг, не дождавшись ответа генерала, с Гюнтером начинают разводить огонь в печи, им помогает Габелькнат. Потянуло дымом, первые лепестки пламени уже облизывали сухую щепу, а генерал встал, взял со стола письмо, спрятал его под колет и сказал:

— Надо ехать, господа.

— Куда ехать? — удивлённо спрашивает Курт Фейлинг, отворачиваясь от печки. — В лагерь? Там поедим?

— В Эшбахт, — отвечает кавалер, — но в лагерь мы заедем. Гюнтер, скажи Хайценггеру, чтобы запрягал лошадей, и собирай мои вещи, мы уезжаем.

— Сегодня? — растерялся денщик. — Я с женой хотел…

— Жену тоже собирай, поедет в Эшбахт с тобой.

Вид у всех, кто его слышал, был такой, словно всех их на похороны близкого родственника пригласили, молодые господа и слуга поняли, что новая кампания, новая война уже началась. Они думали, что она придёт позже. Когда-нибудь. Через неделю или через две. А война почти всегда начинается вдруг, сейчас, немедля, даже если ты ждал её. Даже если ты мало спал за последние две ночи. Войне всё равно. Она начинается. И начинается она, как правило, с быстрых сборов.

Когда выезжал из ворот, когда уже телеги с его вещами уехали вперёд, а сержант запирал дверь на ключ, у ворот появился прелат Святой Матери Церкви, викарий и казначей Его Высокопреосвященства аббат Илларион. Был он с двумя братьями из монастыря, и был он удивлён увиденным:

— Друг мой, храни вас Бог, вы уезжаете? И вещи собрали?

— Да, — отвечал Волков, поклонившись, но с коня не слезая, — мне пора.

— Очень жаль, — говорит аббат. — А как же дело наше? Вы так и не сказали мне о своём решении.

— Дело наше не вышло, — коротко ответил кавалер. Ему не хотелось продолжать беседу. Но уехать было бы совсем не вежливо.

— Ах, не вышло? — произнёс казначей курфюрста. И сказано это было так, что и не разберёшь, чего в голосе было больше, разочарования или скрытой угрозы. — Думаю, что Его Высокопреосвященство будет очень разочарован.

— Разочарован? Разочарование есть печаль, а печаль есть грех. Разве не так? — Волков изображает на лице удивление. — Да и как может быть разочарован человек, коему только вчера подарили сто душ мужиков с бабами и детьми. А до того кучу серебра.

— Может, вы и правы, — со смиренной улыбочкой попа отвечает аббат и продолжает: — Говорят, ночью в городе было шумно, неспокойно, говорят, банкиры всю ночь суетились. Возили телеги по городу. Может, слыхали?

Монах не спрашивает, монах всё и так знает.

— Да, мне о том известно, я видел их ночью, — говорит кавалер. Хочется ему сказать прелату дерзость про чужие дела и длинные носы, но он сдерживается. — Телеги они везли от меня.

— Как жаль, — сокрушается поп. — Горе церкви, что прихожане… причём лучшие из них… в друзья выбирают не церковь, а алчных ростовщиков. Я только что от Его Высокопреосвященства, он сокрушён этой вестью.

— Мне очень жаль, — отвечает кавалер мрачно, — но я еду на войну, и мне нужны деньги. Сразу и все. Ждать я не могу, горцы уже собирают силы. И силы те нешуточные.

— Ах вот оно как?! Теперь я понимаю, друг мой, я понимаю вашу поспешность, друг мой.

Он делает такое проникновенное лицо, что не узнай недавно кавалер истинной личины монаха, так поверил бы, что его опасения и волнения могут передаться и аббату.

— А по какой же цене, если, конечно, в том нет секрета, вы отдали товар этим поганым ростовщикам?

«Поганым ростовщикам?»

Волков едва не улыбнулся, монах этим выражением выдал своё раздражение, свою неприязнь. Понятное дело, из его цепких пальцев утекло целое богатство. Можно было не сомневаться, что неприязнь эту брат Илларион испытывал не только к банкирам.

«Ну и хорошо, не нужно было мне выкручивать руки с назначением епископа! Вымаливал у вас себе помощника, лоб от поклонов разбил, а вы всё в спеси лица отворачивали да руками разводили, пока не вытянули у меня всё, что смогли. Чего ж вы теперь удивляетесь?»

Но ещё больше злить монаха было бы неразумно. И он ответил:

— Большого секрета тут нет, предложили они мне чуть больше вашего, но предложили деньги сразу вперёд. Сразу. В том и вся моя корысть.

Монах кивнул: ясно. И продолжил:

— Кстати, архиепископ просил напомнить вам, что подданные его во Фринланде всё ещё недостаточно почтительны, и чтобы вы вниманием своим их не оставляли.

— Не оставлю, — обещал кавалер. — Еду туда прямо сейчас, придумаю, как ещё их потревожить.

На том и раскланялись. Волков поехал к северным воротам вслед за своими телегами. И думы его были печальны.

«Раньше моё положение в Ланне было прочно. Теперь же зыбко. Впрочем, пока я побеждаю, это не должно меня тревожить».

Он понял, что отныне не иметь ему здесь, в Ланне, убежища верного. Не простят ему алчные попы такой потери. Потери его серебра, которое они уже считали своим.

Когда собрал офицеров, те начали ему отчитываться о поступающем пополнении. Всё шло хорошо, люди приходили неплохие, командиры распределяли их по ротам, но было видно, что офицеры не торопятся.

— Сегодня записал в полк ещё семь десятков людей. Итого у меня без арбалетчиков девять с лишним сотен людей в трёх ротах, — рапортовал Эберст. — Арбалетчиков ещё сто двадцать два человека. Сейчас начну новых командам и нашим построениям учить, чтобы своё место сразу понимали, за неделю обучу, они и обвыкнут. Полк, думаю, через недельку будет готов.

— У меня тоже пополнение хорошее, — говорил Брюнхвальд. — Людей под тысячу уже, это не считая тех людей, что с капитаном Рене конвоируют пленных, по той роте у меня данных нет. Арбалетчиков взяли тут восемьдесят шесть. Командир их человек, кажется, опытный.

Все эти арбалетчики были из Ланна, пришли одной корпорацией, со своим командиром. Волков этого командира видел и раньше, но хотел с ним пообщаться, познакомиться поближе, спросить, где бывал, что видел. Но теперь кавалер уже не успевал.