– Сэм?

– Я тебе яблок принес.

Он достал из-за пазухи по одному спелые красные яблочки и закатил их в камеру через отверстие для пайков.

– В оранжерее дежурил.

– А тебя не накажут?

Ка-Таго свесился с лежанки, поймал яблочки одно за другим и спрятал под скатку одеяла.

– Не-а, – в отверстие виднелась половинка лица, кончик носа и светлая прядь, упавшая на щеку.

– Тебе не стоило приходить.

Обиженно моргнул серый глаз.

– Это мое решение.

– Хорошо…

По правде говоря, Ка-Таго был ему рад. И сам не понимал, почему он – суровый ка-маргский воин – привязался к этому смешному булфергцу.

– Что новенького у вас в казармах? Давай рассказывай, а то в новостях сплошной маразм Тарантула о «наших великих целях».

Крейсерная пропаганда!

Но поговорить они толком не успели. Охранники подорвались как укушенные, попрятали карты.

– Атас! Капитан близко!

Ариссу тотчас выпроводили в коммуникационный колодец вместе с клубками и спицами. А Сэм удрать не успел.

Курсанты стояли навытяжку, когда в тюремный блок вошел капитан в сопровождении дневального. Сэм вжался в переборку. И как охранники ни старались прикрыть нарушение устава своими широкими спинами… Шадор рува увидел. Бросил на него задумчивый взгляд, но выволочку никому не устроил. Вместо этого он подозвал охранника и приказал ему открыть камеру второго пилота.

* * *

– Заключенные, встать! Приветствие капитану!

Торрес подскочил с лежанки и чуть не вписался локтем в переборку. В металлической кишке, как прозвали камеру узники, не развернуться. Перегородка приподнялась с одной стороны, и внутрь, слегка пригибаясь, вошел капитан. Вахтенный вкатил за ним стул. Торрес стоял навытяжку, едва ли не упираясь макушкой в перекрытие.

– Вольно, – Шадор уселся на стул и жестом велел заключенному вернуться на лежанку.

– Простите, кэп! – деланно огорчился Ангел, сконфуженно задвигая в нишу биопарашу. – Убогость моих апартаментов не позволяет принимать столь высоких гостей, и чаю вам предложить не могу.

– Не зубоскаль, – строго ответил капитан и приказал дневальному закрыть за ним вход и опустить звукоизоляционное поле. В чем, впрочем, не было нужды. Все камеры на гауптвахте изолированы друг от дружки, чтобы арестанты не могли общаться и договориться. Комьюните заблокированы. Подкопы и подпилы исключены. Однако на стене напротив лежанки дважды в день включался интерферентный экран рут-кома и оттуда в одностороннем порядке транслировались новости крейсера. Единственная связь с миром и развлечение, а еще дверца внизу, которую трижды в день отмыкали и куда просовывали пищу. В остальном… Скука смертная! Торрес уже потерял счет времени. Не знал, сколько он здесь томится и сколько предстоит еще… И зарубок не сделаешь на хромированном металле, и к тому все режущие, царапающие и колющие предметы у него отобрали при аресте. Включая часы и ремень.

– Зачем пожаловали, кэп? – Торрес присел на лежанку, закинув ногу на ногу и сложив на груди руки.

Шадор сидел на стуле спокойно и прямо. Ноги вместе, сапоги носками наружу, а на коленях он держал блок-нот.

– Мы побеседуем. А после я решу.

Ангел кивнул.

– Хорошо. О чем?

– О Терезии Малкольм, – вот так сразу, без обиняков.

Торрес слегка напрягся.

– Как по мне, так здесь всё ясно.

– Не всё! – рубанул капитан. – И прежде я хочу, чтобы ты это посмотрел, – он протянул дейгарцу блок-нот.

– Что там?

– Смотри.

Торрес вгляделся в экран, где менялись чередой столбики сообщений с изображениями… Наркоплантации, заводы и фабрики с бесплатной рабочей силой, рабский труд и… Подворотни, где дилеры сбывали запрещенный товар чумазым подросткам… Картинки менялись, и на другом кадре разряженные и напомаженные дамочки вещали за чашечкой какао, что на пожертвованные обществом милосердия средства открылся новый приют для сирот и что-то там про акции и дотации.

– Зачем вы мне это показываете? – Торрес скривился. – И какое отношение…

– Дальше смотри.

Следующая запись была сделана очень давно, наверное, лет сто пятьдесят назад, и прошлое поросло быльем, но агенты Шадора откопали ее в недрах очередного движения «за спасение».

Хрупкая женщина в маске – эдаком капюшоне с прорезями, вещала с трибуны перед толпой, но голос, этот мелодичный голос…

«Человеческую природу не изменить! – выкрикивала она в микрофон. – Нам подвластно только одно – искоренить! Отсеять! Выполоть сорняки! И для этого годятся любые методы, вплоть до самых радикальных! Мы уничтожим гнилое семя в его зачатке…»

Тут женщина сорвала маску, всего на секунду, но…

– Пауза! – Шадор остановил мгновение. – Приблизить.

Рут-ком выполнил голосовую команду.

– Узнаешь?

– Не знаю, – Торрес вгляделся. – Допустим… Смутно… Но это невозможно!

Он вернул капитану блок-нот, силой толкнув ему в ладони.

– Даже если твой разум отрицает, объективно эта женщина – Терезия Малкольм – лидер всех благотворительных миссий, кумир Содружества, символ Конфедерации и она же Терес – авторитет преступного мира, одна из трех неуловимых, возглавляющих темное братство Кинжалов и Капюшонов.

– Чем докажете?

– Ты сам видел.

– Это подделка!

– Все может быть. Но если ты включишь здравый смысл, то я, так и быть, посвящу тебя в более шокирующие подробности.

– И вы думаете, я вам поверю? – криво усмехнулся Торрес. – После того, что вы сделали.

– А что я сделал? Убрал преступного авторитета?

– Вы уничтожили целую станцию! – Торрес вскочил, сжал кулаки и гневно уставился на капитана. – Там были люди… почти триста человек, и…

– У меня не было другого выхода. Поверь, я этим не горжусь, но иначе погибло бы еще больше.

– Малодушные оправдания, которыми вы бесчестно прикрываетесь! – выплюнул Торрес прямо ему в лицо.

Капитан прищурился и холодно приказал:

– Сядь.

Торрес после некоторого замешательства плюхнулся обратно.

– И это после всего, что я слышал о вас, капитан? Скажи мне кто, ни за что бы не поверил… Решил бы, что вас оклеветали.

– У одного человека может быть множество граней. А что ты слышал?

– О кентрийской кампании, – пробормотал Торрес. – Вы пытались спасти колонистов ценой собственной жизни.

– Ну конечно, – Шадор усмехнулся, и что-то дрогнуло в его невозмутимом лице. – Что же еще… И это лишь доказывает, как мало ты обо мне знаешь… Верхушка айсберга, прогорклые сливки с торта, остальное погребено под домыслами и догадками.