всполохами и ласково потрепать. Находясь в компании друга и его пассии, он предпочитал общаться с солнечным светом, нежели с мерзкой на слова девицей, которая не видела краёв.

Не переставая думать о том, что, если бы его верная подруга — Анисия, не уехала, они, наверняка, пошли развлекаться в местный таберн, увлечённо разговаривая за кружечкой пряного и пенного дольта². От этих мечтаний ему становилось всё печальнее, ведь она решила навестить семью, пообещав Флатэсу, что они обязательно сходят выпить ароматного напитка в другой день. Только благодаря этому обещанию он и держался в компании заносчивой Калесы, от слов которой так и хотелось закатить глаза или вовсе закрыть ей рот ядрёным кляпом, чтобы её язык распух, и она больше ничего не говорила.

Игнэйр старался лишь изредка поддерживать беседу и весело качал головой, пока всё внутри кричало о том, что ему хочется уйти. Уж если выбирать, подумал Флатэс, то лучше компанию Ингелео, он бы точно не тратил времени на то, чтобы кичиться и пытаться понравиться кому-то. За это Игнэйр и уважал старого друга, с которым он когда-то обращался почти так же, как и с Малером, только то был совсем другой Флатэс, о существовании которого озорник старался не вспоминать.

— Как же меня достал этот экзамен по флофу, я никогда столько не занималась, — проскулила Калеса, метнув взгляд ввысь.

— Так тебе и надо заниматься. — Пожал плечами Малер. — Не сдашь предмет как надо и вылетишь.

— Спасибо за напоминание, это очень мотивирует, — съехидничала она, недовольно фыркнув.

— Пожалуйста, — так же ответил Присфидум, хитро сверкнув глазами. — Но лучше не обращайся.

Калеса вдруг подалась на него и ожесточённо потрепала по волосам с дьявольской усмешкой на губах. Тяжело выдохнувший Флатэс, понял, что на этом параде жизни лишний.

— Я пойду. — Хохотнул он, выдавив из себя беззаботную улыбку. — У меня ещё есть дела. Сам понимаешь, ещё не все обучены вивпамундским словечкам.

— Увидимся позже. — Удивление, скользнувшие в голос Малера, отразилось и на лице.

Игнэйр задорно помахал им на прощание и неспешно зашагал в сторону реки, намереваясь снова «карать» себя.

Стоило ему только исчезнуть за зданием, как от весёлости не осталось и следа. На душе ощущалась привычная тяжесть и грусть, которые, как порой казалось, уже въелись в него и пустили корни по всему телу.

«— Не моя проблема, что ты до сих пор боишься огня», — голос Ингелео прозвучал в голове так отчётливо, что на какое-то мгновение почудилось, будто он идёт рядом и нашёптывает ему на ухо. Флатэс впервые за четыре года ощутил потребность в его присутствии, хотел схватить его, как раньше и валяться часами на пролёт на мягкой траве, разглядывая небо или слушая легенды, которые Элисар когда-то узнал от матери, дурачиться с ветром и огнём, и ничего не бояться.

Он невероятно любил те времена хотя бы потому, что к их дуэту очень часто присоединялась старшая сестра Флатэса и тогда они превращались в неудержимое трио. С этими двумя он чувствовал, что может свернуть нерушимые долины. Сколько времени они проводили все вместе, о скольком успели поговорить и сколько раз поругаться, хоть то и не было серьёзно. Теперь от трио остался он один, как жалкое напоминание о когда-то существовавших узах, а вот старый друг обрёл для себя новую компанию. Это порой забавляло, ведь Ингелео снова очутился в компании брата и сестры.

Грусть лавиной обрушилась на него, в очередной попытке свалить с ног.

«Ничего уже не будет, как раньше», — с горечью отмахнулся от собственных мыслей Флатэс и засунул руки в карман кофты. Нащупав пальцами холодный металл, он ощутил, точно обжёг кончики пальцев. Игнэйр ухватил зажигалку и сжал в ладони. Эта вещь была ему так же дорога, как и воспоминания о прошлом. Её подарила сестра, которую Игнэйр любил всем сердцем. Она тогда попросила подругу из внешнего мира раздобыть эту вещицу на одно из дней рождений брата. Только под стилизованными языками пламени на металлическом корпусе скрывался вовсе не обычный газ, а тот, что сам восполнялся, находясь на открытом воздухе. Сестра тогда сказала ему, что огонь всегда будет рядом, когда бы не понадобился, так же, как и она сама.

Только вот теперь он не смел и носа сунуть домой, при нём действительно осталась лишь зажигалка, а сестра там, куда он больше всего боялся возвращаться. Поступив в академию, Флатэс зарёкся не ездить домой до самого выпуска и заявил об этом отцу и матери, которые хоть и протестовали, но решили последовать воле сына, понимая, почему тот так яро отстаивает позицию. Да и все в семье Игнэйров видели изменения в нём; в основном он выглядел замкнутым и стал походить на мертвеца, а не человека. Флатэс же просто придумал для себя роль и старался играть её, но даже со временем образ беззаботного и весёлого парня, так и остался всего лишь маской напоказ.

Свернув через кусты, он топал по траве к излюбленному месту у реки Светлой Девы. Ему там нравилось не только из-за живописной природы и мерно перебегающей задорной воды по течению, но и благодаря уединённости и приличному расстоянию от учебного заведения. Он часто сидел в одиночестве, разглядывая зажигалку, иногда осмеливался ей воспользоваться, но делал это крайне редко. На этой полянке, постепенно усеивающейся лазурными и нежно белыми цветочками, напоминающими бабочек, уже не огненный парень, чувствовал себя спокойно и умиротворённо.

Достав из кармана зажигалку, он вновь принялся жадно исследовать глазами гравировку, изучая каждую чёрточку на металлическом, чуть поцарапанном от времени, корпусе. Хоть и выучил уже наизусть все царапинки.

— Что я вообще делаю? — спросил он сам себя, откинув крышку и чиркнув пальцем по колёсику.

Из горлышка тут же появился небольшой огонёк, с интересом поглядывающий на Игнэйра. Флатэс уселся на траву, прижал к себе ноги, сложил на них руки и голову, и принялся рассматривать комочек тепла, нервно подёргивающегося от дуновений ветра.

Журчание воды и приятная прохлада, проникающая под одежду, звонкие песни птиц, разносящиеся по лесу, шелест тонких деревцев с кустами у берега, танцующее пламя. В этой идиллии Игнэйр просидел, потеряв счёт времени, опомнился только когда на улице уже заметно стемнело. За это время он множество раз чиркал по колёсику, наблюдая за тем, как оттуда появляется огонёк.

Ведомый инстинктами, он вдруг потянул к танцующему пламени руку, отдёрнул.

— Безумие, — тихо пробурчал академец, стягивая с себя кофту и митенки. Сложил одежду рядом.

Открывшиеся на руках шрамы выглядели омерзительно и противно, смотреть на них всегда было тяжело. Вовсе не