— А что ты думаешь? — спрашивает он.

— Это возможно. — Я отпиваю томатного сока.

— А тебе никогда не приходило в голову, что тебя влечет к Стиви потому, что он является для тебя напоминанием о доме?

— Ну, это явно мимо цели, — говорю я. — В моем доме не было ни одной вещи, которая бы мне нравилась, а Стиви…

— А Стиви тебе нравится?

— Да. — Это трудно признать, но невозможно отрицать.

— Насколько он тебе нравится, Белла? — спрашивает Фил — без малейшей паузы, но по тому, как напряглись его скулы, я вижу, что мой ответ ему важен.

— Мне было легко разговаривать с ним о прошлом. Ведь мы знакомы очень давно. Ты меня не знаешь, Фил. Я даже не хотела, чтобы ты меня узнал. — Это признание мне нелегко дается.

— Ты настолько ужасна? — Фил пытается улыбнуться, но улыбка выходит слабой — конечно, ведь я все же ужасна.

И я рассказываю ему все. Рассказываю ему о том, что мой отец считает, что я приношу несчастье и чуть ли не проклята; о том, что ребенком я думала, что он, может быть, прав и что мое преступное расчесывание волос, когда лодка была в море, имеет какое-то отношение к болезни и смерти матери.

— Но сейчас-то ты в это не веришь? — спрашивает Фил.

— Да. Конечно, это все бред, но я очень долго мучилась от чувства вины.

Я рассказываю ему о туалете на улице и о том, что моих братьев постоянно сажали в кутузку за хулиганство и драки; о том, что я презираю всех в Кёркспи за отсутствие устремлений, и ненавижу себя за то же самое — несмотря на то что я хожу в дизайнерских платьях, я нисколько не целеустремленнее, чем они; о том, что я, по-видимому, страдаю отсутствием твердых убеждений: у меня часто не имеется даже собственного мнения — а ведь именно собственное мнение говорит о присутствии убеждений и, что более важно, веры в себя.

— С этим я не согласен, Белла. Ты имеешь твердое мнение по целому ряду вопросов.

— Например?

— Ты убеждена в том, что курение в общественных местах должно быть запрещено.

Да, это так. Но сказала бы я это водителю такси, если бы он спросил? Нет, если бы он был курящим. Я бы побоялась его обидеть.

Я замечаю, что Филип перестал есть. Он аккуратно кладет нож и вилку поперек тарелки и сосредотачивает внимание только на мне. У меня уходит, наверное, целый час на то, чтобы оживить забытые воспоминания и неловкие ситуации, бесчисленные провалы и неудачи. Я описываю все свои работы — с некоторых меня выгнали, с других я ушла сама — и собеседования, на которых я забыла появиться.

— У меня не слишком хорошие отношения с цифрами и сроками, планами и графиками, кадрами и клиентскими жалобами, — со вздохом признаю я.

Фил небрежно отмахивается:

— Планы пишутся для тех, кому не по зубам импровизация. Возможно, со стороны и кажется, что ты летаешь, будто пушинка, но на самом деле ты работаешь в многозадачном режиме, недоступном большинству людей, — мягко говорит он.

Удивительный человек. И как он после всего еще может думать, что во мне есть что-то хорошее?

Я продолжаю говорить, но несколько раз останавливаюсь и спрашиваю, не надоело ли ему меня слушать. Он качает головой и велит мне продолжать. Поначалу мой рассказ сбивчив и непоследователен. Я путаюсь в датах, всхлипываю от жалости к себе, но, как ни странно, разговор приносит облегчение. Я так устала притворяться тем, чем я не являюсь! Официант уносит тарелки и приносит кофе — а я все говорю. Он возвращается с тележкой, заставленной всевозможными десертами, мы отказываемся — а я все говорю. Из моих уст льется горькая правда, без цензуры и купюр.

Наконец, пересказав, кажется, всю свою жизнь, я делаю глубокий вдох и спрашиваю:

— Ну, теперь, зная, что я совсем не такая, как ты думал, ты, наверное, рад, что не женат на мне?

— Ты именно такая, как я думал, Белла, даже еще лучше, — отвечает Фил. — Не понимаю, почему тебя так мучает твое прошлое. Ну, не было у твоей семьи денег, так и что? Многие люди живут бедно. Это не порок и не преступление. У жизни есть обыкновение давать людям пощечины и сдавать плохие карты. Ну, разномастную мелочь.

— Которая может оказаться к месту, если ты играешь в двадцать одно.

— Видишь, это хороший подход, — улыбается он. Он будто даже доволен мною — хотя это, конечно, невозможно. — С одними и теми же картами ты не выиграешь в покер и выиграешь в двадцать одно. Так что все зависит от игры.

— Дело не только в том, что они были бедными. Отец и братья ненавидели меня. Я была для них просто досадным неудобством, всегда путалась под ногами. Самым большим желанием отца было, чтобы я исчезла и больше никогда не появлялась.

— Что ты и сделала, когда вышла замуж за Стиви.

— Забавно, но Стиви отцу нравился. Он бы одобрил наш брак, если бы узнал о нем.

— Ты скрыла от него перемену своего семейного положения, чтобы отомстить ему?

— Может быть. Я не знаю. — Я вздыхаю. Какая тяжелая, неприятная работа. Но я не могу отступить, только не в этот раз. Я делаю глубокий вдох и бросаюсь в бой: — Думаю, тут все сложнее. Возможно, как раз то, что отец хорошо относился к Стиви, сыграло свою небольшую роль в моем решении выйти за него замуж. Возможно, в то время я еще искала одобрения отца. Я правда не знаю. Но вскоре мне стало понятно, что я совершила ошибку. Мне не нужно было одобрение отца, и я не желала принадлежать к их миру — а Стиви был, несомненно, частью этого мира. Мне жаль, если это делает меня первостатейной сволочью, но это правда.

— Нет, в моих глазах это не делает тебя первостатейной сволочью, — говорит Фил. Я улыбаюсь, но моя улыбка гаснет, когда он добавляет: — То, что ты не развелась со Стиви, — вот что делает тебя ужасным человеком. То, что ты, будучи уже замужем, перед всеми нашими родными и друзьями обменялась со мной кольцами и произнесла брачную клятву, — вот что делает тебя ужасным человеком. Извини, Белла, но это так.

Вот так. То, что я давно подозревала, оказалось правдой: я пустышка. Добрый, щедрый, умный, заботливый Фил считает меня ужасной.

— Ну почему ты не развелась? — спрашивает он. В его голосе слышна боль. Мне так хочется обнять и успокоить его. И еще мне хочется повернуть время вспять и развестись со Стиви, прежде чем выйти замуж за Фила. Оба этих желания неисполнимы.

На этот вопрос существует миллиард ответов. Но оправдывает ли меня хоть один из них?

— Я не знала, как это делается. Я боялась, что адвокат будет слишком дорого стоить. Мне не с кем было посоветоваться. Легче было просто забыть об этом, — отвечаю я. Это все правда. Все эти факторы, в большей или меньшей степени, повлияли на мое решение оставить все как есть.

Фил горько разочарован. Неужели он ожидал, что я скажу что-нибудь, что оправдало и обелило бы меня?

Фил больше ничего не хочет слушать. Он сигналит официанту, чтобы тот принес счет. Я уверена, что он не заявит на меня в полицию. Но я в такой же степени уверена, что он больше не захочет видеть меня — и это достаточное наказание. У меня было две великолепные возможности в жизни, с двумя великолепными мужчинами — это больше, чем у большинства женщин, — и я обе их провалила. Не из-за того, что обстоятельства ополчились против меня. Ответственность за это полностью лежит на мне.