Жертвами «ликвидаторов» с Лубянки стали или могли стать не только западноукраинские, но и белорусские националисты, которые после окончания войны осели на территории Западной Германии. Сложно оценить реальную степень опасности последних. Известно, что на территории Белоруссии мирной и спокойной жизни мешали банды украинской ОУН и польской «Армии крайовой».

В любом случае, в первые годы «холодной войны» несколько лидеров белорусских эмигрантов умерло при загадочных (по мнению отдельных журналистов и «историков») обстоятельствах, и их поспешили записать в жертвы «ликвидаторов» с Лубянки.

В ноябре 1948 года в автомобильной катастрофе в Западной Германии погиб белорусский поэт и известный антикоммунистический деятель Хведар Ильяшевич.

В декабре 1957 года на небольшой железнодорожной станции в Западной Германии умирает от инфаркта известный политик и коллаборационист Юрий Соболевский. Незадолго до этого он вернулся в Европу из США. Многих своих друзей он предупреждал, что за ним охотится КГБ, но все относились к этому с иронией.

Прибывшая на место группа экспертов из 38 человек смогла лишь установить, что это дело рук профессионалов, а не любителей, что адская машина содержала взрывчатое вещество, не имеющее ничего общего с тем, которым обычно пользуются немецкие террористы. Первое осторожное заключение баварской криминальной полиции звучало так: «Мы допускаем, что нападение было совершено иностранными агентами». Затем появились сообщения о румынском следе, чешском. После долгой охоты был схвачен Карлос, звезда международного терроризма, которому в числе прочего вменяли в вину роль исполнителя этого злодеяния. Уже в перестроечные времена генерал КГБ Олег Калугин (примечательно, что в 90-е годы Калугин не раз и не два был почетным гостем РС) признавался, что был архитектором этой операции»[321].

10 марта 1948 года под окнами Чернинского дворца в Праге обнаружили тело Яна Масарика — видного политического деятеля, министра иностранных дел Чехословакии, сына первого президента республики Томаша Масарика. Существовали две версии причины смерти единственного беспартийного министра в коммунистическом правительстве Чехословацкой республики: самоубийство и убийство.

Ян Масарик родился в 1886 году. Когда в результате Первой мировой войны Чехословакия получила независимость, он поступил на дипломатическую службу. С 1919 по 1922 год он занимал пост советника чехословацкого посольства в Лондоне, потом работал в Праге в центральном аппарате МИДа, а в 1925 году вернулся в Англию уже в качестве посла. Будучи послом, он выступал за создание системы коллективной безопасности в Европе. Поэтому, когда в 1938 году было заключено печально знаменитое Мюнхенское соглашение, он в знак протеста оставил свой пост и ушел в отставку.

В 1938–1939 годах Ян Масарик посетил США, выступал с лекциями, в которых призывал к борьбе против «стран оси» (Германия, Италия и Япония). В 1939 году он возвратился в Англию, где его и застала Вторая мировая война. Не желая оставаться в стороне от борьбы своего народа против немецких оккупантов, Масарик в 1940 году становится министром иностранных дел в эмигрантском чехословацком правительстве в Лондоне. В 1941 году он занимает пост заместителя председателя этого правительства, а в апреле 1945 года — министра иностранных дел в правительстве президента Эдварда Бенеша, созданного на освобожденной территории Чехословакии в Кошицах.

Как политический деятель и как человек Масарик питал теплые чувства к русскому народу и к нашей стране. В 1946 и 1947 годах он посетил СССР в составе правительственной делегации. Однако вскоре его отношение к Советскому Союзу изменилось. Причиной тому послужила сталинская политика советизации Чехословакии, направленная на то, чтобы сместить президента Бенеша и поставить у власти коммуниста Готвальда. Особенно резко выступил Масарик против событий февраля 1948 года, когда правительство Народного фронта, полностью состоящее из коммунистов, при поддержке полиции и службы госбезопасности, находящихся под контролем МГБ СССР, фактически захватило власть в стране.

А 10 марта 1948 года тело Масарика, как уже говорилось, было найдено под окнами Чернинского дворца. Его внезапная смерть породила множество слухов и домыслов. По официальной версии он покончил жизнь самоубийством, выбросившись из окна своего кабинета. Однако многие считали, что его из этого окна выбросили и что сделано это было по указанию советских спецслужб. Правда, никаких конкретных доказательств сторонники данной версии не приводили.

В очередной раз дискуссия об обстоятельствах смерти Масарика развернулась в начале 90-х годов, когда было опубликовано его письмо Иосифу Сталину, написанное 9 марта 1948 года, то есть накануне гибели. Оно было обнаружено в архиве ЦК КПЧ, где лежало в специальном фонде бывшего лидера страны Антонина Новотного. В нем Ян Масарик писал:

«Господин маршал!

Это письмо я решил написать Вам в последние минуты своей жизни, вслед за тем, как принял бесповоротное решение, которое осуществлю в считанные часы.

Знаю, что это вызовет немало дискуссий, как среди моих друзей, так и среди недругов: ведь самоубийство не является оружием политика, если только не совершается перед лицом полного краха его деятельности либо в ответ на общественное презрение, вызванное именно таким крахом. Я не говорю о военных преступниках: Гитлере, Геринге, Геббельсе, Гиммлере и других, которые таким путем пытались избежать справедливого возмездия, назначенного за совершенные ими преступления. И сам Клемансо, человек из гранита и стали, носил при себе яд с решимостью воспользоваться им в случае, если бы французская армия в многострадальный период 1917–1918 годов потерпела поражение от Германии. Также и Наполеон принял в Фонтенбло яд, который хранил еще со времен русского похода из боязни оказаться пленником русских казаков, предводитель которых, атаман Платов, клялся повесить его на русской березе в отмщение за надругательство, которому интервенты подвергли Россию…

Не считаю себя человеком такого закала, как Клемансо, и никогда мне не приходила в голову возможность самоубийства по политическим мотивам. Я жил и действовал в парламентских условиях, при которых неудачи — столь же обыденная вещь, как и успехи, причем и те, и другие весьма умеренны в атмосфере постоянной борьбы, не достигающей, однако, того драматического накала, который столь типичен для тоталитарного режима или военного периода. Тем не менее сегодня я решился — причем окончательно и без малейшего колебания. Я говорил об этом в нашем последнем разговоре с президентом Бенешем: именно этот разговор явился для меня кульминацией и поставил точку в размышлениях, долго зревших у человека, считающего жертву неминуемой; то есть это не следствие какого-то преходящего неврастенического кризиса.