В зале снова засмеялись.

— Веи и очхи нужны друг другу. У нас есть плодородные земли, у них — золото и другие металлы. Войдя в одно государство, мы станем сильнее и богаче. Главное, не отдать все в руки тех же сановников. И мы не отдадим!

— Ур-ра! — завопила маленькая оторва.

— Ур-ра! — отозвался зал.

Публика хлынула к сцене. Замелькали вспышки фотоаппаратов. Подскочившая Мария забрала Катю — и вовремя. Толпа, ворвавшись на сцену, стала меня качать. Я взлетал в воздух, молясь, чтоб число подбрасываний совпало с числом поимок. Слава богу, сошлось…

* * *

— Кто подсказал тебе идею с девочкой? — спросил Зубов назавтра.

— Сама подбежала!

— Вот! — Он шмякнул на стол пачку газет. — Везде пишут: кроха сиротка со слезами на глазах умоляла публику поддержать дядю Илью, который спас ее от голода.

— Не умоляла! — возразил я. — Крикнула разок: «Ура!»

— Кандидаты бросились искать сироток, чтоб агитировали за них, — продолжил Зубов. — Но с этим трудно: дети врать не умеют, а кандидаты прежде сироток не баловали. Хорошо тебе: в любом округе проголосуют! А я жандарм! В Петрограде баллотироваться нельзя: здесь жандармов не любят. Выбрал сельский округ, но и там не просто. — Он вздохнул. — Агитировать некому.

— Я хоть не кроха, но тоже сиротка! — сообщил я. — «Ура!» кричать умею.

— Ты серьезно? — расцвел он.

— Одному в собрании мне будет скучно…

Собрание открылось осенью: ровно в назначенный день. Для заседаний был снят театр: здания парламента в Петрограде не имелось. Из Союза прибыли депутаты очхи: сто мужчин и женщин в одинаковых костюмах и платьях. На улицах на них смотрели с любопытством, но камнями не бросали — и то хорошо! Делегацию Союза возглавлял Семенихин — в таком же костюме и галстуке. Прибывших хотели расселить в гостиницах, но Семенихин попросил казарму. Ливенцов спорить не стал: лучше иметь дело с коммунистом, контролирующим депутатов, чем с толпой диких вождей. Вожди толпились с нашей стороны; пользуясь свободой слова, в Учредительное собрание пролезли жук и жаба: богатые и бедные, люди дела и любители поболтать. И вот теперь все они: веи и очхи, примкнувшие к ним немногочисленные ари, общим число в двести человек, сидели в зале, устремив взгляды на сцену, где за столом, накрытым скатертью, маялся один. Вернее, в зале сидели сто девяносто девять. Двухсотый депутат располагался на сцене и чувствовал себя отнюдь не комфортно.

— Уважаемые делегаты! — сказал я, откашлявшись. — Меня зовут Илья Князев, главы делегаций поручили мне открыть и вести заседание. Так получилось, что я гражданин сразу двух стран…

— Знаем! — крикнули из зала. — Ближе к делу! Поручили — открывай!

— Других предложений не будет?

Зал ответил молчанием. Попытка отсидеться в заднем ряду провалилась, и я обреченно придвинул к себе листки.

— Вашему вниманию предлагается повестка дня…

В последующий месяц я спал урывками. Ливенцова с Семенихиным избрали в президиум вместе со мной, но у них вести собрание не получалось. Веи игнорировали замечания Семенихина, очхи подозрительно косились на Ливенцова. Я рычал на тех и других; удивительно, но слушались. Хоть со скрипом, но дело шло. За объединение проголосовали с ходу. Очхи — как один, от веев — чуть больше половины делегации; этого, однако, хватило. Делегации вели себя по-разному. Очхи читали заявления по бумажке, а после голосовали скопом, наши лезли на трибуну болтать и красоваться. После отдельных выступлений в зале поднимался бедлам, нередко перераставший в драку, в театре стали дежурить мои бойцы. Стоило мне позвонить, как «танки» врывались в зал, хватали возмутителей спокойствия и тащили прочь.

— Это произвол! — вопили виновные. — Не имеете права!

Остальные депутаты при этом радостно аплодировали. С обеих сторон. Людям нравится, когда за шкирку берут другого…

Удивительно, но фундаментальные основы будущего государства голосовались легко, страсти кипели вокруг мелочей. Собрание приняло Декларацию политических и экономических прав и свобод (Конституцию отложили на референдум), преобразовало Учредительное собрание в Государственный Совет — парламент нового государства, постановило избрать первого главу страны на своем заседании. На это ушло три дня. Зато неделю обсуждали название страны, ее флаг и гимн. Гимн отложили на потом, и без него хватило. Очхи предложили название: Союз племен Нового Света, веи почуяли в нем клон прежнего Союза и встали на дыбы. Российскую республику Нового Света отвергли очхи. Итогом стало Союзное государство веев и очхи, сокращенно СГВО. Могло быть и хуже. Для флага каждая сторона предложила свой цвет, их соединили в одно — получилось красно-белое полотнище с гербом в центре. На гербе красовался орел, сжимающий в лапах серп и молот — по инструменту в каждой. Орел выглядел растерянно, явно не понимая, чем прежде заняться: жать или ковать? Хватало и дурацких предложений. Веи потребовали запретить компартию как виновницу войны. Очхи взвились, их едва успокоили. Делегация Союза предложила национализировать крупные производства, в этот раз обиделись веи. Не потому, что они были владельцами заводов, просто очхи посягнули на добро веев! В зале начались драки, «танки» выводили зачинщиков, однако собрание гудело. По совету Антона я предложил компромисс: все оставить как есть, но ввести налог на крупные состояния. Этим удовлетворились все.

С открытием Учредительного собрания Антон стал моей правой рукой, даже обеими сразу. Он дежурил за кулисами с ноутбуком и принтером. Когда с голосованием по очередному вопросу случался затык, я объявлял перерыв и летел к нему. Подтягивались Ливенцов с Семенихиным. Антон вытаскивал из памяти компьютера исторические примеры, мы обсуждали их, находили подходящее решение и созывали депутатов. Держа лист с распечаткой, я объявлял предложение, в подавляющем большинстве случаев оно проходило. В глазах депутатов я, наверное, выглядел «головой» и чувствовал себя неловко. По уму собрание следовало вести Антону: в отличие от меня он был к этому готов, только кто стал бы его слушать?

Домой я приходил вымотанный и, перекусив, валился на койку, размышляя над тем, как меня угораздило во все это вляпаться. В один из вечеров ко мне постучал Антон.

— Илья Степанович! — сказал он смущенно. — Извините, что отрываю!

— Да! — подтвердил, подымаясь с койки. — Отрываешь!

— Я насчет Ульяны Ивановны…

— Какой Ульяны? — удивился я.

— Улы…

— Что с ней? — насторожился я.

— Я сделал ей предложение…

— И?

— Говорит: нужно ваше согласие.

— У нее есть брат! — хмыкнул я.

— Иллирик Иванович не против. Ула говорит, чтоб и вы…

«Последняя попытка! — подумал я. — Нет, сестренка, не выйдет! Вскружила голову парню, так что будь добра!.. Я тебя, конечно же, люблю, но не так, как тебе хочется».