– Конечно.

Фонтан на перекрестке в Бреславле. Старик лоцман, сидящий на перевернутой лодке. Задумчивый Игорь с гитарой на коленях, рядом – винтовка. Следующий рисунок Кира задержала на экране. Егор глянул искоса.

Он долго подбирал цвет, пока не получился шоколадный с золотистым отливом. Грифель – самый мягкий, не штрих, а мазок. Тени, полутона, блики – лицо словно проступало из глубины листа. Чуть сощурены глаза, рвется с губ смешинка. Волосы цвета меди рассыпались по загорелым плечам.

– Кто это?

– Талка. Талина Карагарлицкая.

Юрка подтянулся на локтях и тоже заглянул. Поцокал языком.

– Симпатичная, – снисходительно оценила Кира. – Твоя девушка?

Егор покачал головой.

– Ну и зря!

Улыбнувшись, Кира стала еще красивее. Таких Егор только в кино видел. Сказал, глядя ей в глаза:

– У нее отец – майор погранвойск. Если они не успели уехать… Семьи комсостава на оккупированной территории…

В горле запершило. Почему он не добежал до интерната?! Хоть бы знал точно.

– Извини, – растерялась Кира. – Я не подумала.

– Ладно, все!

Сам перевернул страницу на планшетке. Катер над озером. Да, определенно получилось.

– Ну как?

– Возьму у Васьки ориентиры и обязательно приду на твою выставку, – пообещала Кира.

Юрка заметил с подковыркой:

– Он хочет стать офицером.

– Ну, это пока война, а потом – художником?

– Как раз потом и поступлю в Ольшевское высшее командное.

– Но у тебя же талант!

– Многие хорошо рисуют.

– Дело не только в технике. Ты показываешь… – Кира замялась, подыскивая слова. – Игорь, он у тебя – настоящий. Не тот, что тут пьянку устроил, а как он есть! Егор, ты можешь!

– Я могу быть военным. Я там нужен. И мне это нужно.

– А ответственность? Перед талантом, который тебе дан. Долг перед ним.

Перебил Юрка:

– Это как ты вместо Архитектурного в Разведку?

– Да!

Егор вспомнил Михаила Андреевича.

– Дар – это просто инструмент. От человека зависит, как он им воспользуется. Грин, Дан, Игорь, Евсей, все по-разному. Мой отец – бывший вейн. Он отказался от своего дара. Это, наверное, как в стенгазете, но… Долг перед страной, перед людьми – вот что настоящее! Я… горжусь своим отцом.

Вскочил Юрка. Сдернул через голову футболку и на ходу, запинаясь, стянул штаны. Шумно бросился в воду.

«Ой, я кретин!» – спохватился Егор. Удивленно смотрела Кира.

– Что с ним?

Возле камышей Юрка развернулся и, не передохнув, поплыл обратно. Отмахивал широко, поднимая брызги.

– Молчи, – быстро сказал Егор. – У него… с отцом проблемы.

Юрка выбрался на берег и прошлепал к своим штанам. Резко вывернул карман, так что затрещала подкладка. Достал амулет и кинул Егору.

– Дарю.

– Ты чего?!

– Ничего. Бери, раз дают. Все, я решил.

Егор растерянно держал на ладони каменный полумесяц. Триаду: надежда, исцеление, дорога.

– Но…

– Я остаюсь тут. Он мне не нужен. Возьмешь или выкинуть?

– Юрка!

– Считаю до пяти. Один.

Лицо у него было решительным, того и гляди, действительно швырнет амулет в воду.

– Два.

– Возьму. Спасибо.

Юрка отвернулся, натягивая на мокрое тело джинсы.

– Кушайте с булочкой.

«Ну что за человек!» – устало подумал Егор.

Кира ойкнула и схватила себя за плечо, закрывая наклейку.

– Васька! Мы тебя так ждем! Срочно дуй на базу!

Воняло. Дан дернулся и пришел в себя. Сощурился от яркого света. Перед ним сидел лекарь и совал под нос пузырек.

– Очухался, – сказал довольно.

Вейн оттолкнул его. Голова гудела, и на затылке, кажется, наливалась шишка.

В коридоре толпился народ, все больше парни в форменных камзолах дворцовой стражи. Бешеной тетки не было видно, а охотник сидел, привалившись к стене, и пялился остекленевшими глазами. Горло ему вскрыли одним отличным ударом. Над лежащим ничком Аруном наклонился Моисей и указал на что-то Оуну:

– Думаю, отравлено.

Дан на ватных ногах подобрался ближе. Под лопаткой у охранника торчал зазубренный серебристый диск размером в пол-ладони.

Моисей сбоку заглянул в лицо Аруну, приподнял веко.

– Удивляюсь, что он еще смог драться.

Глава Воинского Совета кивнул на охотника:

– А с этим что?

– Вы сами не видите? – с иронией отозвался лекарь.

Стена, пол – все залито кровью.

– Меня интересует, почему он со вспоротым животом так шустро двигался.

– Скажу как медик – не знаю. Конечно, резервы организма…

Пока Моисей рассуждал, парень в сером камзоле наклонился над трупом и бесцеремонно задрал на нем рубаху. Открылся живот. Грязный, но вполне целый.

– Сверху на одежду налеплено, – пояснил стражник. – И тряпка кровью пропитана, чтобы текло.

– Так, – у Оуна раздулись ноздри. – Что там в приемном покое? Эрки?

– Они его не осматривали. Дежурные куда-то подевались, остался один, а тут целое семейство приехало. Дети орут. Ну, глянул так, быстро, понял, что сам не справится, и отрядил в операционную.

– Почему его туда понесли вы? Твоя смена закончилась.

Дан не сразу понял, что обращаются к нему.

– Закончилась, – подтвердил, глядя на мертвого Аруна. – А какой-то псих прибежал, орет: «Быстро в приемный покой!» Ну, мы и пошли.

– Эрки! – повелительно сказал Оун, и один из серокамзольников исчез. На смену ему явился другой, доложил:

– Нашли дежурных, внизу, в подвале. Все трое задушены.

Дан привалился к стене и потер затылок. Ну, пресветлая Иша, уберегла! Спасибо!

Оун присел на корточки перед мнимым раненым и рывком разодрал на нем рубаху. Грудь у покойника бугрилась мышцами. На два пальца ниже левого соска темнела наколка: рука, сжатая в кулак. Оун выругался.

– Пошли, Дан, – Моисей тронул его за плечо.

– Куда? – стремительно развернулся к ним глава Воинского Совета.

– А вон, в ближайшую перевязочную. Гляну, чего он тут кровью истекает.

Дан только сейчас об этом вспомнил. Помянул Шэта, прижав ладонь к боку.