Вскоре после погребения Хубилая на Бурхан-халдуне был созван курултай, призванный решить, который из двух внуков, Каммала или Тэмур, наследует ему (временно избранный Хубилаем Тэмур так и не был утвержден официальным престолонаследником). Возник спор. Ханша предложила решение: Хубилай сказал, что править достоин тот, кто лучше знает изречения Чингиса. Все согласились, что двое претендентов должны вступить в состязание. Тэмур, более молодой, отличавшийся красноречием и умением ввернуть цитату, продекламировал изречения очень хорошо, в то время как Каммала, будучи заикой, никак не мог с ним тягаться. Все дружно воскликнули: «Тэмур знает их лучше! Именно он достоин венца и трона!»

В теории наследство Тэмуру досталось поразительное. Его семья правила Китаем, Кореей, Тибетом, Пакистаном, Ираном, большей частью Турции, Кавказом (Грузией, Арменией и Азербайджаном), большей частью населенной России, Украины, половиной Польши — одной пятой всей земной суши. Фактически же, как и у Хубилая, власть Тэмура над более отдаленными пределами его всеевразийской империи была чисто номинальной. Ее кочевые корни были романтикой в душе размякшей монгольской аристократии, которая редко навещала Монголию и имела не больше связей со своей «родиной», чем нью-йоркские ирландцы, марширующие по Пятой Авеню в День святого Патрика. Империя стала ветшающим сооружением, и трещины на нем замазывались воспоминаниями о ее основателе.

Золотая Орда в России начала двухвековое правление, до сих пор известное у русских как «татарское иго». Ее монгольские правители — бывшие монголы, какими они вскоре станут — обратились в ислам, тесно сотрудничая с правителями Египта, с которыми они обменивались дипломатическими посланиями с соответствующими золотыми тиснениями и сложными приветствиями, но исключительно на тюркском. Всем ханам полагалось принадлежать к «золотому роду», то есть быть потомками Чингиса, но с течением времени на такое происхождение мог претендовать почти всякий, рвущийся в правители. Когда в 1783 году при Екатерине II возрождающаяся Россия захватила Крым, его хан все еще провозглашал свои чингисидские корни.

В Персии ильханы (подчиненные ханы), как они сами себя называли, порабощали, грабили и до предела облагали налогами простой народ, укрепляя в нем вражду к своей власти. Торговля помогала городам, которые производили достаточно богатства, чтобы позволить монголам удерживать свою непрочную власть, даже когда те утратили связь со своими корнями. Правнук Хулагу сделался мусульманином и воевал с другими мусульманами, но без всякого толку. В 1307 году монгольское посольство в Англию к Эдуарду II было последней бесполезной попыткой самопродвижения. Через тридцать лет последние из монгольских правителей умерли, не оставив наследников, и власть монголов исчезла.

В Центральной Азии наследники Чагатая властвовали над просторами без четких границ, постоянно терзаемыми религиозными распрями, войнами и междоусобной борьбой. Здесь кочевые традиции оставались сильны, как и стремление к завоеваниям. Сдерживаемые монголами-соперниками с востока и запада, наследники Чагатая обратили свои взоры на юг в сторону Афганистана и Индии, несколько раз вторгшись туда и зародив традицию, которая сохранилась даже тогда, когда власть монголов пала в кровавые руки Тамерлана (Тимурленга, Хромого Тимура). Хотя и не происходивший по прямой линии от Чингиса, он оправдывал себя как новое воплощение Чингиса — скромное происхождение, тяжелые жизненные обстоятельства, жестокие завоевания и прочие детали сходства. Именно эти претензии объясняют, почему потомок Тамерлана Бабур назвал себя «Моголом», когда в начале XVI века захватил власть в Индии, основав династию, прекратившуюся лишь тогда, когда англичане в 1857 году свергли с трона последнего Могола. Кстати, звали его Бахадуром — отдаленное эхо монгольского «батыр», то есть герой, богатырь, второй элемент в названии монгольской столицы, Улан-Батор (Красный Богатырь). Современный английский язык сохраняет окаменелые останки того же слова, термин «могол» (mogul) первоначально означал «богатый индиец», затем «богатый англо-индиец», теперь же он обозначает медиа-магната.

Еще 73 года после смерти Хубилая его потомки связывали восток и запад, деля с дальними родственниками свободный поток торговли, дипломатов и специалистов. Но монголы находились на зыбкой почве. Перестав быть кочевниками, они так и не стали настоящими китайцами. Хотя некоторые из десяти преемников Хубилая умели говорить по-китайски, ни один из них не научился хорошо писать на нем. Безусловно, в стране царил мир, население снова выросло до прежнего уровня, процветала торговля. Но власть монголов покоилась на силе, а сила постепенно убывала.

Преемники ссорились из-за наследования трона, пышным цветом цвели заговоры и убийства. В 1328 году двухмесячная гражданская война закончилась казнями. В 1331 году чума опустошила многие области Китая, с чего, наверное, и началась Черная Смерть, которая вскоре докатилась до Европы. В провинции Хэнань вымерло 90 процентов населения. Потом Желтая река [Хуанхэ] прорвала укреплявшие берега дамбы, утопила бессчетные тысячи народу и проложила себе новое русло к морю. Повстанцы, чувствуя, что у династии изымается Небесный Мандат, захватили бассейны рек Хуайхэ и Янцзы. Пираты нападали на каботажные суда. В опустошенной чумой провинции Хэнань повстанцы, известные под названием «красных повязок», даже ненадолго восстановили династию Сун (1355–1360). Когда новый император Иринчинбал [Цокту] попытался восстановить порядок и исправить разрушения, то сделал это, печатая бумажные деньги, что привело к гиперинфляции и вынудило вернуться к серебряной и медной монете.

Наконец ненависть, коррупция, чума, инфляция, катастрофа и беспорядок, наслаиваясь друг на друга, достигли высшей точки. В 1368 году бывший буддийский монах выгнал последнего монгольского императора Тогон-Тэмура назад в монгольскую степь, оставив 300 или 400 тысяч монголов в мстительных руках династии Мин. Вместе с ним ушли 60 тысяч монгольской элиты, которая потащилась обратно в страну, уже ставшую им чужой, где мертвый груз их присутствия разрушил традиционную пастушескую экономику.

Они так и не смирились со своим внезапным крахом. Их потомки, коронованные в Каракоруме, продолжали твердить, что истинные правители Китая — они. Они говорили это потому, что «знали» скрытую от всех «истину», будто бы династия Мин на самом деле монгольская. Эта история, в обобщенном виде изложенная Хок-Лам Чаном, адъюнкт-профессором Вашингтонского университета, в его книге «Китай и монголы», звучит примерно следующим образом.

Ханша последнего Юаньского хана Тогон-Тэмура была уже беременна, когда в 1368 году ее захватил в плен и взял в жены будущий император династии Мин. Она подумала: «Если я вскоре рожу, они наверняка убьют дитя», поэтому помолилась о продлении беременности, и Небо ответило на ее молитвы. Она родила через двенадцать месяцев, и первый император Мин принял мальчика как своего наследника. И этим дело не ограничилось: император Мин [Чжу Юань-чжан] сделал своей столицей Наньцзин, но однажды юный монгольско-минский принц повстречал человека «необыкновенной осанки, со смуглым лицом, облаченного в черные одежды и верхом на черном коне», который велел ему найти великий город с четырьмя углами по числу времен года, девятью внешними воротами по числу планет, и другими магическими и религиозными атрибутами. «В златом месте посреди города, — сказал Черный Всадник, — установи нефритовый трон с девятью переплетающимися драконами и, воссевши на него, сам стань императором». Таким образом «монгольский» принц нашел современный Пекин, куда вскоре и переехал минский двор.