Словно оглушенный обрушившимися на него криками, Волчонок только ошалело ворочал головой. От него не ждали слов в свое оправдение — уже решилось, что он чужак и должен ответить за обиду.

— Он первый назвал меня трусом! — закричал он, стараясь перекрыть голоса вокруг. — Я не хотел! Не хотел драки!.. Я защищался! У него был нож!

Всемил глубже, до хруста снега, вдавил костяную рукоять в наст.

— В тот раз ты тоже не хотел, — сурово оборвал он. — И тоже защищался!

Волчонок взвыл и, развернувшись, впился зубами в державшую его руку.

Медведь переносил и не такое, но от неожиданности ахнул и ослабил хватку. Этого оказалось достаточным, чтобы Недоносок вывернулся из полушубка и освободился. Не дав стоявшим вокруг схватить себя, он с рычанием прыгнул на Всемила:

— Ты вр-решь!

Воин встретил его ударом кулака в грудь, и мальчишка упал в снег. На него навалились сразу четверо, подняли, заломили руки и стянули пояс, закручивая его вокруг запястий. Волчонок бился и кричал, закатывая глаза. На губах его показалась розовая пена. Он затих только после того, как кто-то, догадавшись, вылил ему на голову ведро воды. Придя в себя, он захлопал глазами с удивлением и испугом, словно только что проснувшись.

Медведь осматривал красные следы зубов на руке.

— Хорошо кусаешься, — проворчал он. — Не зря тебя назвали Волчонком!

— Таким волкам не место в стае! — гнул свое Всемил. — Однажды он сбесится!

Все собравшиеся видели последний поступок Недоноска, и вожак, который больше не сомневался ни в чем, кивнул:

— Запереть в порубе. Его судьбу решит совет стаи!

За двенадцать лет жизни на новом месте в стае Лесных Всадников произошли большие перемены. Лесовиками их называть в полной мере стало трудно — из восьми десятков воинов, ныне встававших под руку Тополя, почти половина были словене и корелы. В прошлом году воинский пояс заслужили два весина, а четыре лета назад прибилось даже несколько викингов из числа урман. Все они имели жен из местных родов, и даже в замужестве за лесовиками жило несколько словенок, а дочь самого вожака, Лана, выбрала себе в мужья словенина.

Все приходившие знали, что у стаи свои законы и общее с прочими только отношение к вожаку-воеводе: любой член стаи был готов перегрызть за него глотку, но и сам чувствовал себя за вожаком как за стеной. Стая была семьей крепче, чем простая воинская дружина, ибо многие в ней приходились друг другу близкой или дальней родней. В стае не возбранялось постигать воинскую науку девушкам и женщинам, а детей, — щенят — начинали натаскивать с пяти-шести лет. В двенадцать подросток уже мог считаться воином, а с пятнадцати заглядывался на девушек, ладя себе семью. Несколько лет спокойной, некочевой и свободной от набегов соседей жизни в соседстве с довольно мирными словенами немного изменили часть обычаев, но все равно лесовики продолжали цепляться за старину. Взрослые, помнившие родные Дикие Леса, потихоньку вздыхали, оглядываясь на подрастающих детей, — они уже не до конца были лесовиками, а их дети и внуки вовсе обещали влиться в этот народ, растворившись в нем без остатка.

Поэтому так порой непривычны и нарочито суровы были обычаи, от которых лесовики не спешили отказываться.

По одному из них все споры следовало решить до главной ночи, когда празднуется весенний солнцеворот. До этого дня оставалось немного времени — уже послезавтра совершится последний обряд: запылает на обрыве большой костер Зимы.

Совет стаи назначали на завтрашний полдень — Тополь давал время стае поразмыслить, а самим виновникам еще раз вспомнить все подробности и лишнее время помучиться неизвестностью. Да и так сразу рушить веселье тоже не годилось. Связанного Волчонка отвели в полуземляную клеть-поруб возле капища, а Неждана заперли в клети отроков. Вообще-то оба виновника ссоры должны были сидеть в равных условиях, но Неждан был в стае, а Волчонок нет.

Убедившись, что оба драчуна заперты и забрав ключи себе, Тополь вернулся на склон. Там уже снова румянились на железных листах блины, кто-то катился с горы, кто-то обнимал румяную от морозца и смеха девушку, кто-то пробовал задирать все еще наряженного в медвежью шкуру Стойко, но веселье уже угасло. Даже костры, казалось, потрескивали не так звонко. Тополь заметил, что борцы старались действовать нарочито осторожно, словно боялись друг друга, — несомненно, они помнили сегодняшнюю драку.

Вспомнив о Волчонке, Тополь сам почувствовал, как праздничное настроение покидает его. Сам собой ожил в памяти тот вечер, когда заморыш бочком сидел рядом с ним у стола и, давясь, ел кашу. И ночной разговор после… Тополь не сомневался, что Недоносок говорил правду, — по крайней мере, это было похоже на нее… Но нарушение законов стаи!.. Для чужака путей два — изгнание и смерть. Оба обиженных им — Неждан и Всемил — живы и здоровы, поэтому мальчишке оставят жизнь, но прикажут убираться подобру-поздорову. А можно ручаться, что ему где-то там, у нового огня, повезет больше?

Уйдя в раздумье, Тополь сам не заметил, как ноги вынесли его из толпы, и опомнился только в крепости, у самого капища.

Лесовики на новом месте строились по-старому, только по мере необходимости внося перемены. Землянки и ограждающий крепость вал были остатками их прежнего обиталища, как и длинный дружинный дом, но его рубили на манер славян — из бревен, приподняв над землей. У местных же жителей было заимствовано и капище, где двенадцать лет назад поселился новый бог взамен утраченного предка Ломка Тура. Звался он по-славянски — Перун. И других богов подле него лесовики не терпели.

Вблизи Перуна не жил никто — не было больше у стаи старейшин. А жертвы приносил сам вожак по праздникам. На капище, устроенном по обычаям лесовиков, возле резного бога были вырыты у самой ограды землянки — там коротали ночи наедине с богом посвящаемые в воины и ждали своей участи провинившиеся. Сейчас в одной из них сидел Волчонок.

Собранные из горбылей ворота были прикрыты, но еще не доходя до них, Тополь понял, что на капище кто-то есть. Мигом подобравшись, вожак крадучись одолел последние шаги и припал глазом к щели в тыне. Даже не вглядываясь, он узнал в стоявшей на коленях женщине Росу.

Она давно ускользнула с праздника — покормить младшего сынка и прибраться в землянке. Но оказывается, вместо того чтобы возиться с детьми, женщина пропадала здесь!

Крошечное, в две ладони, окошко землянки было устроено на самом верху. Та представляла собой яму в человечий рост высотой и длиной достаточной, чтобы мог улечься взрослый мужчина. Деревянная крышка закрывала ее сверху, придавливаемая камнями и дерном. Стены были отвесными, и выбраться без посторонней помощи было трудно.

Наклонившись вперед и чуть не опираясь чревом на свежеразвороченную мерзлую землю, Роса торопливо просовывала что-то в окошко.

— Тяни сильнее! Еще, — услышал Тополь ее голос. — Она пролезает!

Нечто темное, бесформенное было в ее руках. Половина его уже скрылась в землянке и понемногу уползала внутрь. Наконец снизу дернули со всей силой, и руки женщины освободились.