И на этот раз катафрактарии не стали атаковать римскую живую стену, предоставив лучникам возможность довершить начатое ими дело. Вокруг холма появились тысячи легких всадников. Они подняли такое облако песчаной пыли, что римляне не могли ни ясно видеть, ни даже говорить, ибо рты их оказывались полны песка, едва они начинали шевелить губами.

Со зловещим свистом полетели тысячи стрел. Почти все они достигли цели. Построившись на холме, римляне невольно упростили задачу вражеским лучникам. Ибо на равнине стоящие в первых рядах принимают основной удар на себя, облегчая участь находившихся за ними; на холме же воины стоят один выше другого, никто никого не заслоняет, и все в равной степени подвергаются опасности быть пронзенным парфянской стрелой.

Отовсюду слышались стоны умирающих, проклятия и самые черные ругательства раненых. Сраженные насмерть скатывались с вершины холма, сбивая с ног стоящих впереди. Строй разрушался, а это вело к еще большим потерям. Некоторые пытались вытащить стрелы из тела, но этим причиняли себе только лишние страдания, потому что парфяне так хитро зазубривали острие стрелы, что его невозможно было достать иначе, как вырывая вместе с плотью.

Собрав последние силы, Публий Красс призвал легионеров ударить по парфянам и попытаться спастись или по крайней мере умереть достойно. В ответ его легионеры показали руки, пригвожденные к щитам, и истекающие кровью, пробитые стрелами ноги. Они были не способны ни к защите, ни к бегству.

В войске римлян находились два грека — Иероним и Никомах. Они предложили Публию переодеться в парфянское платье и попытаться бежать в находившийся неподалеку их родной город Ихны.

— Нет такой страшной смерти, испугавшись которой, Публий Красс покинул бы людей, погибающих по его вине, — произнес молодой человек, обращаясь к грекам. — Вас я благодарю за заботу обо мне и освобождаю от службы. Спасайтесь, если сможете.

Сам же Публий приказал оруженосцу помочь ему умереть, ибо его правая рука была совершенно искалечена, и юноша не мог даже лишить себя жизни.

Верный слуга со слезами на глазах исполнил просьбу господина.

— Окажи и мне честь быть убитым тем же мечом, что и доблестный Публий, — попросил слугу Цензорин.

Он был удостоен сенаторского звания, прославился как великолепный оратор и вместе с молодым Крассом участвовал в галльских походах Цезаря. Теперь Цензорин бездыханным упал подле своего друга, умерев лишь несколькими мгновениями позже.

Могучий Мегабакх покончил с собой, как и многие другие римляне, не желавшие попасть в плен и не имевшие возможности защищаться.

Из шести тысяч воинов, ушедших с Публием Крассом, парфяне взяли в плен около пятисот человек. Спастись не удалось никому.

Что же происходило в лагере Красса-старшего, в то время как Публий со своим отрядом вел неравный бой?

Парфяне не стали дробить силы и все ушли за младшим Крассом. Истерзанное каре наконец получило передышку.

Проконсул восстановил поредевший строй и занял с войском небольшую возвышенность. Там он получил первое известие от сына. Гонец сообщил, что парфяне бегут, а римляне вот-вот должны их настигнуть. Красс разрешил своим легионерам пообедать, не покидая строя, и принялся ждать новых сообщений.

В неизвестности, к которой присоединилась тревога, прошел час, второй… Наконец на исходе третьего часа до лагеря Красса удалось добраться молодому контуберналу[26]Публия. Юноша был ранен и еле передвигал ноги.

— Скорее отведите меня к проконсулу, — слабым голосом, но требовательно произнес контубернал.

Это было излишним — Красс сам спешил навстречу гонцу.

— Проконсул, немедленно пошли помощь Публию, или он погибнет. Галлы почти все перебиты, а римлян парфяне окружают и очень скоро замкнут кольцо.

— Почему же раньше Публий никого не посылал — надеялся справиться с Суреной своими силами?

— Твой сын посылал гонцов, и до битвы, и во время нее. Скорее всего, им не удалось добраться к тебя из-за парфян. Они везде и всюду. Я проскочил лишь чудом. Враги гнались за мной, им удалось сразить коня. Он упал на меня, и парфяне, видимо, сочли нас обоих мертвыми. С трудом я выбрался из-под него…

— Прошло очень много времени, — спохватился Красс и приказал: — Трубите сигнал атаки.

Едва каре сдвинулось с места, как римляне увидели, что к ним с угрожающей скоростью приближается черная туча пыли — это возвращались парфяне. Следом за всадниками неслась вселяющая страх музыка, в такт которой враги издавали дикие крики.

Один из всадников держал на копье человеческую голову. Он подъехал ближе других и, издеваясь, спросил по-гречески:

— Кто его родители и какого он рода? Трудно поверить, чтобы от такого отца, как Красс, — малодушнейшего и худшего из людей — мог родиться столь благородный и блистающий доблестью сын.

С последними словами парфянин бросил голову Публия к ногам римлян.

Все обратили взоры на Красса. Неожиданно для всех он проявил мужество Гая Муция Сцеволы, сжегшего правую руку и не издавшего при этом ни единого звука. Прижав окровавленную голову сына к груди, Марк Красс обратился к легионерам:

— Римляне! Меня одного касается это горе. А великая судьба и слава Рима, еще не сокрушенные и не поколебленные, зиждутся на вашем спасении. И если у вас есть сколько-нибудь жалости ко мне, потерявшему сына, лучшего на свете, докажите это своим гневом, обратите его на врагов. Отнимите у них радость, покарайте их за свирепость, не смущайтесь тем, что случилось: стремящимся к великому должно при случае и терпеть. Не без пролития крови низвергнул Лукулл Тиграна и Сципион Антиоха, тысячу кораблей потеряли предки наши у берегов Сицилии, в Италии же — многих военачальников, но ни один из них своим поражением не помешал впоследствии одолеть временных победителей. Ибо не только счастьем, а стойким и доблестным преодолением несчастий достигло римское государство столь великого могущества.

Так говорил Красс, но лишь немногие слышали его из-за грохота парфянских литавр и топота лошадей, до немногих сердец дошла речь старого сенатора. Когда проконсул приказал напасть на парфян, он увидел, что войско не в состоянии выполнить приказ. Не жажду мести, как следовало ожидать, вызвала брошенная к их ногам голова Публия, а страх и бессилие. Немногие сдвинулись с места, повинуясь слову проконсула и чувству долга.

А парфяне между тем в огромном количестве собирались вокруг каре. Вновь полетели смертоносные стрелы. Некоторые враги, осмелев, подъезжали вплотную и поражали римлян копьями.

Красс в бессильной злобе метался от легиона к легиону, уговаривая наконец оставить страх и сокрушить парфян. Он скакал на виду у тысяч врагов в плаще военачальника и надеялся, что парфянская стрела или копье избавят его наконец от мучений и позора. Все напрасно. Его телохранители давно лежали бездыханными в пыли, Красса же словно заговоренного не коснулась ни одна стрела.