Иногда под ногами с хрустом проваливались ветки, засыпанные песком и щебнем. Воины падали в яму, на дне которой находились ребристые камни, а то и торчал заострённый кол. Расследовать эти случаи, искать виновных не имело смысла. Такие западни охотники привыкли сооружать на оленьих тропах, выслеживая козерога или медведя.

Тем временем два молодых воина без копья и меча (только с ножом и палкой) пробирались обрывистой стремниной, прячась от зифеев и одновременно от разведчиков Саулова воинства. Измождённые, рваные, покрытые ушибами и царапинами с запёкшейся кровью, они искали того же, кого вынюхивали ищейки Абенира.

Шатаясь от усталости, они присели в жидкой тени корявого дерева. Внезапно опасный холодок медного острия коснулся их затылков.

— Кто вы? Что ищете? — услышали они за спиной. — Положите на землю палку и нож, медленно повернитесь. Руки держите на груди.

Молодые воины повиновались. Повернувшись, увидели приземистого зифея с козьей шкурой на плечах и рослого, могучего мужчину с большой чёрной бородой, пронизанной белыми нитями. Он носил круглую войлочную шапку, которую обычно предпочитают носить юдеи.

— Нам нужен Добид сын Ешше из Бет-Лехема, — ответил смуглый молодец, сухощавый и горбоносый.

— Ты юдей? — спросил могучий человек с сединой в бороде.

— Да, я сын Шаруина, брата Ёхаба из Хеброна.

— Я слышал о таком человеке. Идите вперёд и не вздумайте убежать, иначе вас придётся убить.

Через много тысяч шагов посреди каменистой лощины возник лагерь на месте древнего города. Развалины стен ограничивали унылое пространство. В середине его дымили бедные хижины, сложенные из камней и крытые охапками соломы. Кроме хижин стояли бурые шатры кочевников. Кое-где ходили, занимаясь разными делами, вооружённые мужчины, суетились женщины, играли дети. Собак видно не было. Кое-где привязано несколько дойных коз. По поводу привода пленных возникли оживлённые разговоры.

Двое истомлённых беглецов, доставленных в лагерь зифеем в шкуре и пожилым юдеем, озирались, вжимая голову в плечи, облизывая высохшие губы. Ещё недавно они были в составе царского элефа в сотне «железных» копейщиков. И вот теперь... но возврата к прежней жизни не предполагалось. Зная нрав царя Саула, они были уверены, что он их не простит и казни не отменит.

Из шатра, находящегося ближе к тропе, вышел молодой белокурый воин с золотистой бородкой. Рядом с ним оказалась красивая женщина, готовая к плодоношению, — это легко было определить по её раздавшейся фигуре. Тут же собрались: молодой левит с косицами на голове[63], какой-то пророк с бубном у пояса, трясший седыми космами и десятком амулетов, висевших на шее, несколько мужчин разного возраста, у которых за ремённым поясом были кривые амаликские кинжалы или бронзовые мечи.

— Вот, господин наш Добид, мы привели тебе ещё двоих, — обратился к белокурому вождю пожилой юдей. — А вы, беглецы, становитесь на колени перед господином и просите вас принять.

— Меня зовут Абеша. А это Ахимелех, хетт. Мы были в элефе Абенира. Но царь приказал побить нас камнями. Абенир сделал так, что сотник и трое копейщиков плохо нас сторожили. Пришлось бежать, пока головы целы. Мы давно не ели и не пили. Прикажи нас накормить.

— Хорошо. Но когда вы насытитесь, расскажете о причине, разгневавшей царя, и о том, где он сейчас находится, — сказал Добид.

— На глазах и в сердце своём, — обрадованно произнесли бывшие копейщики Саула.

Когда они получили пресные лепёшки и вяленую козлятину, наелись и вдоволь напились воды, то признались Добиду в своих бесчинствах.

— Где сейчас царь и тщательно ли его охраняют? — пристально глядя на новичков, стал задавать вопросы белокурый вождь. Долго ли идти, чтобы оказаться рядом с его лагерем?

— Идти не так уж далеко. К вечеру можно быть там, — уверил Абеша. — Раз ты принял нас в свой отряд, мы будем верно тебе служить.

— Надеюсь, озлоблять местных людей вам больше не вздумается?

— Нет, девушек насильно обнимать мы не будем, — обещали, мотая грешными головами, Абеша и Ахимелех. — Если только случится воевать с нечестивыми народами, то захватим себе рабынь.

— Кто из вас пойдёт со мной к царскому лагерю? — Добид опоясался поясом с мечом, взял пращу и посох.

— Я пойду, господин наш Добид, — смело заявил Абеша.

Я буду предан тебе до конца, тем более что ты сын юдейского колена и почтенного племени бетлехемцев.

— Зачем ты хочешь подвергнуть себя опасности? — Левит Абитар удивлённо поднял брови, глядя, как Добид затыкает полы длинной одежды за пояс, чтобы удобней было карабкаться по горам.

— Сейчас подошло время узнать, по-прежнему ли благоволит мне бог Эшраэля или он разлюбил меня. Выстою ли я под жестоким ветром преследований или паду его жертвой. Для этого я должен получить знамение господне. Ты отдохнул, Абеша? Ну, тогда идём.

Беременная юная женщина, на цветущем лице которой и предположить нельзя было иное лицо — исплаканное, мертвенно-бледное, с застывшим ужасом амаликского набега, — спросила Добида:

— Не грех ли испытывать бога? Останься. Вдруг Всевышний разгневается на тебя и твой сын родится сиротой. Мне останется только вопить, стенать и рвать волосы на голове своей... И проклинать час своего рождения... Потому что наводнения не могут потушить любви, и реки не зальют её огня, мой возлюбленный муж и господин...

Добид ласково усмехнулся и пошутил:

— Ты, возлюбленная моя, молода, мила и красива. Ты, голубица моя, не останешься одна. Многие, может быть, не пожалеют украшений и ценного имущества, чтобы привлечь тебя в свой дом...

— Если кто-нибудь давал бы все богатства дома своего за любовь, он был бы отвергнут с презрением, — обидчиво сказала Ахиноам и, заплакав, ушла в шатёр.

Добид и Абеша целый день преодолевали крутизну спусков и подъёмов. Переходя опасные расщелины, они протягивали друг другу посох для удобства и устойчивости. Прислушиваясь к любому шороху и звуку каменных осыпей, старались различить: не прячется ли поблизости сторожевой пост царя, не пробираются ли тайно его разведчики.

Однако воинство Саула не особенно соблюдало осторожность. Смелые путники издалека услышали невнятный гул и отзвуки разговоров. В промежутках гор, в темнеющих углублениях и на поверхности скал, словно красные маки среди весенней пустыни, цвели огни дальних костров.

— Это лагерь царя Саула, — произнёс Абеша с ненавистью. — А за той горой, что взгромоздилась, будто бурый медведь, другой лагерь. Там начальником зять царя Адриэль, человек всегда недовольный и раздражённый. А жестокостью славен не меньше Абенира или самого царя.