Мы с бабушкой кормили семью! Нашу беспечную семью, где молодые родители и думать не думали о житейской прозе. Они там Брехта ставили, а мы огурцы навозом поливали. «Зимой всё съестся!» – приговаривала бабушка, распоряжаясь урожаем. Мы работали как крепостные, да что там – лучше крепостных, потому что на себя. Мы посмеивались над родителями, навещавшими нас не каждые выходные, как над легкомысленными барами. Они не думали о зиме! О той самой зиме, когда всё съестся. И всё съедалось взаправду, несмотря на поразительное количество наших с бабушкой заготовок.

Июнь стоял пустой, только грядки надо было обихаживать, – огород располагался за домом, несколько грядок с редиской, огурцами, луком, картошкой, морковкой и горохом. Огород я поливала коричневой водой «из ямы» – лесного пруда, который, видимо, образовался из воронки снаряда. Такие воронки нам часто попадались в лесу. А благородная вода для питья и пищи черпалась из колодца в километре ходьбы, так что по два раза в день пожалуйте с ведром за водичкой. Раз в день – на станцию к Марь Иванне за молоком, брали три литра парного, тёплого. Был у нас в июне обязательный загадочный поход «за люпинами» – эти цветы устилали один финский фундамент километрах в трёх от нас, они постепенно расплодились, море люпинов на отвоёванных и разрушенных финских хуторах, мы их рвали огроменными букетами, расставляли дома в банках. Жизнь в люпинах. Своеобразное торжество завоевателей…

В маленьком палисаднике бабушка много лет высаживала одни и те же цветы – космею (разноцветная ромашка), ноготки (календула), флоксы, астры и несколько гладиолусов. Гладиолусы, расцветавшие позже всех, непременно шли мне в букет, с которым все учащиеся обязательно заявлялись в школу первого сентября. Не у всех были свои цветы, многим приходилось покупать – а мы вот экономили и на этой статье. Никаких новаций ни по какой части бабушка не признавала, посаженные цветы давали семена, их бабушка раскладывала по мешочкам и неумолимо сажала то же самое на следующий год, так что космея, ноготки, астры, флоксы и гладиолусы навеки застряли в сознании как подлинные садовые цветы. Законность прочих была у меня под сомнением.

В конце июня начинала поспевать земляника, но её было маловато, только на зуб. Были, были предания о каких-то таинственных земляничных полянах где-то «возле полигонов» (полигоны с танковыми частями располагались далеко, но всё-таки иной раз мы к их пределам выходили). И будто бы бабушка Зоя (двоюродная сестра моей бабушки), забредшая туда по своей дурости, наткнулась на земляничную поляну, где земляника, ягода крошечная, была – и бабушка отмеряла фантастическую длину в полпальца – «как клубника»!

Такого не видела. Основной промысловой ягодой у нас являлась черника, сизая служанка-госпожа северных лесов. Она поспевала в начале июля, и всё – лоботрясный отдых заканчивался.

Так моим выпрошенным днём как распорядиться? За черникой? Или за грибами? А хорошо бы и то и другое вместе, сразу… Потом на озеро, а потом на станцию, за культурой, в вагон-клуб… а в карты, в кинга заветного когда же? А песни попеть с подругой, в очередь, по песеннику – кто больше знает? Ах, не влезает, не влезает всё счастье в отмеренную чашу времени!

Встаём рано, чтоб не угодить в зной. Чёрные резиновые сапоги (от змей – те реально были и грелись по обочинам лесных дорог, гадюки), тренировочные штаны, куртка, вылинявшая и выгоревшая так, как ни один дизайнер не добьётся. У бабушки – корзинка, куда помещается четыре литра черники, у меня кружка на двести граммов. Изотовы тоже с нами – вместе веселей. Я должна собрать три кружки, и только после этого мне разрешается есть чернику. А скрыть поедание невозможно – черника окрашивает рот с десяти ягод. Идём или в бор, или в болото, черника на бору быстрее поспевает, зато в болоте она крупнее. И болтаем с Верой Изотовой обо всём на нашем маленьком чудесном свете.

Вера – статная длинноногая девочка, старше меня на два года, много знает. Именно она рассказала мне о тайне взрослых. Как выглядят половые органы («глупости» на детском арго), я была в курсе, поскольку в игре в фанты существовал знойный фант – показать друг другу «глупости», а игра была общей, и мальчики, дети окрестных дачников, охотно в ней участвовали. Мальчиков было немного, однако роковой «фант» им всегда почему-то выпадал.

Но для такого фантастического дела, как рождение детей, явно было недостаточно простого соединения общих глупостей. Не знаю, придумала ли это сама Вера, или миф сотворили до неё и он жил в блаженной перемычке между полным незнанием «того, откуда…» и точным, из опыта, знанием, – но Вера утверждала, что для зачатия ребёнка следует в состоянии соединения глупостей находиться не меньше суток.

Не шевелясь?? Неподвижно??

Да. Иначе ребёнка не получится. Мужчина и женщина делают это обязательно после свадьбы. В этом виде их ни в коем случае нельзя тревожить, а то они могут так и остаться…

Так – остаться??

Да. Защёлкнет внутри, и всё. Тогда в больницу к врачам. Был такой случай…

Ничего себе. Мысль о замужестве (даже с капитаном Артуром Греем, приплывшим к тебе на Алых парусах) стала как-то удаляться на больших скоростях. Алые паруса алыми парусами, но сутки лежать неподвижно, с мужскими глупостями внутри?

Впрочем, ладно, это ещё не скоро. Может быть, к тому времени, когда я вырасту, дело как-то наладится…

Пока что мы в лесу и без всяких глупостей берём ягоду. Собранная черника потом закатывается в собственном соку (зимой из неё варят кисель) или варится с сахаром, и сверху, чтоб не засахарилось варенье, бабушка льёт слой парафина. Закатываем мы много, больше двадцати литров, кисель существует всю пресловутую зиму, густой, сладкий, дивный кисель. Ещё из закатанной черники можно делать начинку пирога…

Переборка черники тягомотное дело, но ничего не попишешь – надо. Бабушка сдувает из горсти листочки, внимательно разглядывает и кроет тех коварных сборщиков, что дерут нежную ягоду страшной «машинкой». Машинка представляет собой деревянный короб, спереди утыканный гвоздями. Орудующие машинкой сдирают чернику вместе с листьями, после такого сбора кустики стоят голые.

– Это они на продажу! – восклицает бабушка осуждающе.

Сбор ягод и грибов на продажу она считает преступлением. На продажу ничего хорошего быть не может. На хуторе «У Голубевых», в крошечной старой баньке, живёт «банная» старушка, собирающая на продажу, – так, бабушка свои ми глазами видела, как «она вот такущие сыроежки все червастые напополам и в ведро! С червями солит, а потом на рынок!».