— Хорошо видели? — спросил Веремчук.

— Отлично, — доложил разведчик. — У нас один бинокль шестикратный, другой — десятикратный. Все как на ладошке.

Но сомнения все еще одолевали Веремчука. Он старался внести полную ясность в намеченный план диверсии, искал в нем слабые места, хотел предусмотреть каждую деталь.

— Пустим дрезину утром, — сказал Рахматулин.

— Почему утром? — удивился Веремчук.

— Фашисты, товарищ лейтенант, не дураки, — засмеялся Рахматулин и принялся объяснять, в чем дело.

Со слов путеобходчика ему было известно, что в ночное время при подходе к мосту поезда дают условные световые и звуковые сигналы. При отсутствии их по составу немедленно откроют огонь.

— А с какими сигналами проходит дрезина, нам неизвестно, — добавил Рахматулин.

— Но пускать ее утром, при свете, это же сумасбродство! — воскликнул Веремчук. — Заметят издали открытую дрезину без людей, поставят несколько «башмаков» на рельсы, и дрезина слетит под откос.

— Мы посадим на дрезину двух человек в немецкой форме, — сказал Рахматулин.

«Рехнулся парень, — подумал Веремчук. — Определенно рехнулся». Он недоуменно смотрел в узкие глаза Рахматулина.

— Пойдем, товарищ лейтенант, — предложил Рахматулин, — познакомлю тебя с этими людьми.

Около своей землянки Рахматулин пропустил лейтенанта вперед. Сделав два шага, Веремчук вначале на секунду замер от неожиданности, а потом так расхохотался, что на глазах его показались слезы.

На нарах, свесив ноги и опустив руки, сидели в естественных позах два чучела в полной форме эсэсовцев. Чучела были сделаны так искусно, что на расстоянии двадцати-тридцати метров их можно было принять за живых людей.

— Убил!… Наповал убил!… — почти всхлипывал Веремчук, держась за живот. — Надо же придумать!… Кто это соорудил?

Оказалось, что чучела соорудил партизанский парикмахер Суровецкий, который тридцать лет работал гримером в разных театрах.

Ночью разведчики повели Веремчука и Добрынина к наблюдательному пункту, с которого хорошо был виден мост. Оба вооружились трофейными цейсовскими биноклями.

На рассвете они достигли пункта, облюбованного разведчиками. Здесь росли кусты орешника, в которых можно было хорошо замаскироваться. До моста оставалось около километра, но сильные десятикратные бинокли позволяли наблюдать за всем, что делается на мосту.

Разведчики правильно говорили, что отсюда видно как на ладошке: и кусок железнодорожного полотна, и мост, и копошащихся на нем немцев. На мосту, видимо, меняли шпалы.

В начале шестого, когда солнце уже залило светом всю равнину, раздался пискливый свисток паровоза и из лесу вылетел поезд.

— Пассажирский, — сказал Добрынин.

Веремчук посмотрел на часы.

— Через семь минут Рахматулин пустит дрезину, — заметил он.

И вдруг поезд резко сбавил ход и пошел совсем медленно, едва заметно приближаясь к мосту. Около моста стоял немец с флажком.

— Вот и все! — сказал Добрынин и зло выругался. Он даже хотел подняться с земли, но Веремчук удержал его.

Прошла минута… две… три… четыре, а паровоз только подходил к мосту. Он шел все тише и тише.

Добрынин не отрывал глаз от бинокля. Веремчук, бледный, взволнованный, то смотрел на мост, то переводил взгляд на часы, отсчитывая секунды.

— Дрезина! — вдруг приглушенно вскрикнул один из разведчиков.

«Все погибло, — решил Веремчук. — Взлетят на воздух один-два вагона, и делу конец. Стоило из-за этого тратить время, изобретать, ломать голову, портить нервы. Как же ребята не проследили, что поезд около моста замедляет ход?

А дрезина стремительно летела вперед, и на ней сидели два чучела, одно — спиной, другое — лицом к мосту.

«Точно живые! — невольно подумал Веремчук. — Что здорово, то здорово!»

В это время на мосту заметили дрезину и всполошились. По путям побежал человек, размахивая флагом. Состав медленно проходил через мост. Дрезина быстро приближалась.

— Ура! — вдруг завопил Веремчук. — Вы понимаете, что получится? Замечательно будет… Давай… давай… нажимай! — кричал он, взмахивая руками, словно скакал на неоседланной лошади. — Еще!… Еще!…

Дрезина проскочила мимо ошеломленного немца с флажком в руках. Он еле успел отскочить в сторону, не удержался на ногах и упал под откос.

На мосту солдаты размахивали руками и лопатами. А дрезина неслась и неслась вперед.

И когда последний вагон поезда съезжал с моста, в хвост состава с ходу врезалась дрезина. Вначале партизаны увидели ослепительную вспышку пламени, которая показалась им ярче солнца, затем в воздух взметнулось что-то черное, большое, и, наконец, раздался огромной силы взрыв, потрясший землю. Когда все затихло, на месте моста осталась торчать странная тонкая жердь, приподнятая, как открытый семафор.

5 июля 1943 года немцы предприняли свое летнее наступление на Орловско-Курском и Белгородском направлениях. Началась вошедшая в историю великая битва на Курской дуге.

С 6 по 11 июля, за пять дней, советские войска уничтожили более двух тысяч немецких танков, семьсот самолетов.

15 июля Совинформбюро объявило, что наши войска, расположенные севернее и восточное города Орла, после ряда контратак перешли в наступление против немецко-фашистских войск. Наступление началось с двух направлений.

24 июля товарищ Сталин в своем приказе указал, что немецкий план летнего наступления нужно считать полностью провалившимся.

5 августа войска Брянского фронта освободили Орел, а войска Степного и Воронежского фронтов — Белгород.

Прогремели первые победные салюты.

— Смотрите, что получается, — весело говорил Снежко. — Я обязательно вычерчу диаграмму. В 1941 году они наступали по всему фронту в течение пяти месяцев, в 1942 году по фронту в триста шестьдесят километров — три месяца, а в этом году по фронту в шестьдесят километров всего лишь десять дней.

— Точно, точно! — отозвался его сосед, молодой широколицый парень. — А кричали сколько! Их командующий под Орлом, генерал Модель, перед началом наступления хвалился, что фюрер снабдил их таким оружием, которым они сразу отобьют у нас дыхание.

— А им вот и печенки отбили.

— Это не Франция, на которую потребовалось тридцать семь дней…

Разговор происходил в палате подмосковного госпиталя. Никто еще не спал, хотя было поздно. Окна были открыты, и ветер играл большими шелковыми занавесками.

Вошла дежурная сестра.

— Товарищи, пора спать. Вы же меня подводите, — сказала она притворно сердитым голосом. — У соседей давно темно.