Особняком стоит последнее слово Примакова, как и сам он тоже стоит особняком от остальных. Легендарный командир дивизии Червонного казачества в Гражданскую, вечный оппонент Буденного, твердый и последовательный троцкист. На пощаду он мог рассчитывать еще меньше, чем другие. Зачем он поливал грязью товарищей по заговору? Кому и что хотел доказать?

«…Примаков в своем заключительном слове выступил с такой речью:

“Я, Примаков, хочу, чтобы суд и судья знали, с кем они имеют дело. Нам, восьмерке подсудимых, я хочу дать анализ: во-первых, подсудимым; во-вторых, нашей контрреволюционной фашистской организации; в-третьих, под чьим знаменем мы шли.

Кто такие подсудимые по социальному положению?

Эти люди в социальном отношении представляют из себя сброд. Кто такой Тухачевский? Этот тип принадлежит к обломкам контрреволюционных офицерских заговоров против Советов. Его родина – фашистская Германия.

Корк, Уборевич, Эйдеман и Путна имеют свою родину в своих странах. Там у них и семьи и родные. Это и есть их родина.

Якир – этот купец 2-й гильдии в Румынии, там имеет семью. Там у него и родина.

Фельдман – американский купец. Родина, семья и родня у него в Америке. Там у него и родина.

А я, Примаков, являюсь охвостьем так называемой мелкой буржуазии с троцкистскими настроениями, прошедший школу троцкизма от начала до конца в течение 18 лет. В этой школе сосредоточились отбросы человеческого общества. Самым злым и заядлым врагом являлась и является троцкистская оппозиция и люди, в ней участвующие.

Скажите же, граждане судьи, где у них и у меня родина? Советский Союз для них временное пристанище. Родина подсудимых там, где живут их семьи, с кем они связаны. Там их родина, а не в СССР.

Я не желаю никому на свете попасть в эту фашистско-троцкистскую яму.

Я должен сказать честно и открыто перед судом, что мы нарушили красноармейскую присягу и нас всех надо расстрелять и уничтожить как гадов, преступников и изменников советскому народу. Мы все знаем, что советский народ и его партия, большевики, ведут страну к счастью – к коммунизму.

Я, так же как и другие, был человеком двух лиц.

Я должен также передать суду свое мнение о социальном лице контрреволюционной организации, участником которой я являлся. Что это за люди? Я знаю половину людей этой организации как самого себя – это человек 400. Вторую половину я тоже знаю, но несколько хуже. А всех 800 – 1000 человек в нашей армии и вне ее”.

Вот зачем он это говорит? Пытается купить жизнь в обмен на имена восьмисот заговорщиков? А может, наоборот, и здесь борется с ненавистным режимом, натравливает НКВД на Красную Армию, пытаясь представить организацию куда большей, чем она есть? Кто поверит, что опытный троцкист, конспиратор с дореволюционным стажем ввяжется в организацию, который насчитывает тысячу (!) человек, знающих друг друга?

“Если дать социальную характеристику этим людям, то, как ни странно, я пытался вербовать людей из рабочих, но из этого ничего не получилось. В нашей организации нет ни одного настоящего рабочего. Это суду важно знать. А отсюда я делаю вывод, что мы, заговорщики, вообразили, что можем руководить великой страной, советским народом и что для этого нужно полдюжины или дюжина Наполеонов. Мы были Наполеонами без армии. Мы работали на фашистскую Германию. Но совершенно ясно, что из этой полдюжины Наполеонов остался бы один Наполеон и именно тот, который беспрекословно выполнял бы волю Гитлера и фашистской Германии”.

…Фельдман в своем заключительном слове остановился на том, что их центр сложился не в 1934 году, а в 1931 году, и больше того, что он показал на предварительном следствии, показать не может.

Тем не менее Фельдман пытался объяснить, как он запутался в этом деле, и указал, что его предварительно обрабатывал Тухачевский, еще будучи в Ленинградском военном округе, а потом он стал на контрреволюционную позицию и выполнял задания Тухачевского.

Относительно своей родины Фельдман сказал, что он до советской власти не имел никакой родины и был гоним как еврей. В старой армии он служил ефрейтором, а в Красной Армии дослужился до комкора, что соответствует чину генерал-лейтенанта. И все же это не помешало ему стать контрреволюционером. Будучи самым близким человеком к наркому обороны, облеченный властью и доверием, он врал и обманывал наркома обороны как враг.

Далее Фельдман говорил, что он работал как честный красноармеец до оформления себя как контрреволюционера, и просит суд при всех присутствующих на суде снисхождения к себе, что он якобы запутался и попал в это дело совершенно несознательно. Вместо того чтобы взять за шиворот Тухачевского и привести его к наркому, он был малодушен.

Фельдман просит суд простить его, обещает честно работать, что он в стенах НКВД разоблачился, снял с себя всю грязь и хочет на деле смыть это своею кровью, быть до конца преданным партии и Советской власти».

Комментировать все это не очень хочется. Лишь один момент здесь важен: эти люди, будучи «в душе советскими», в то же время готовили не только разгром собственной армии, но и смерть сотен тысяч рядовых бойцов. И вот это на суде совершенно не прозвучало, хотя должно было бы прозвучать, непременно должно. Но не прозвучало…

…Сказать, что в мире этот процесс стал сенсацией, значит ничего не сказать. Газеты изощрялись в предположениях, что стоит за «делом Тухачевского». Иной раз читать все это просто забавно…

Разведка польского Главного штаба регулярно составляла обзоры о внутреннем положении в СССР. В июльском обзоре говорится: «Официальное толкование процесса Тухачевского, приписывающее казненным генералам шпионаж, диверсии против Советской власти и сотрудничество с иностранными разведками (вероятно, Германии) является таким абсурдным, что европейское общественное мнение… заранее его отбрасывает».

Особенно умиляет такая позиция общественного мнения в самый разгар испанской войны. Интересно, если бы республиканское правительство сумело заранее обезвредить генерала Франко, общественное мнение тоже сочло бы все обвинения абсурдными? А что касается собственно Польши, то ее в 1939 году так быстро положили под Германию, что мысль о сотрудничестве польских «верхов» с Гитлером напрашивается сама собой. По крайней мере, абсурдной она не кажется.

Уже 17 июня германское посольство в Париже сообщало в свой МИД: «В связи с кровавым приговором нет ни одной газеты… которая решилась бы найти слова оправдания для самого действия. Трудно верить обоснованию приговора из-за чудовищности обвинения. Те газеты, которые в своей критике сперва предполагали правильность обвинения, делают из этого вывод о том, что моральный дух и боеспособность Красной Армии, если подобные преступления возможны в руководстве, могут быть лишь понижены…»

Германцам все объяснят полковник Штауффенберг и его соратники по «Валькирии» – но это будет лишь через семь лет. Парижане поймут раньше, когда сильнейшая армия в Европе будет раздавлена за сорок дней.