Джефф мог только покачать головой. Здесь существа, кажущиеся живыми и растущими, могли оказаться совсем не живыми, по крайней мере, в обычном понимании этого слова, в то время как нечто, похожее в свете прожекторов «Манты» на грязный снег, оказывалось живым и развивающимся почти по земным законам природы.

— Ничего себе, — воскликнул вдруг Карвер. — Майор, вы слышите это?

— Что именно?

— Прислушайтесь.

Джефф прислушался. Да, Карвер не ошибся. Звук был настолько слабым, что сначала был почти не различим из-за разговоров, гудения в системе вентиляции и глухого гула воды за корпусом судна. Постепенно звук становился более громким, из внушающего ужас низкого завывания, прерываемого треском и воем, он перерастал в пронзительные крики, достаточно отчетливые, чтобы услышать их, не напрягая слуха.

— Это — Певец, капитан Карвер, — сказал Джефф.

— Роджер вас, сэр. Я стал принимать эти звуки, как только мы спустили лодку на воду, но отчетливыми они стали лишь после того, как мы погрузились под лед. Они сильно приглушены корпусом. Вероятно, снаружи звук очень громок, если мы слышим его так хорошо.

— Да, — сказал Сигэру. — Мы тоже слышали его только в том случае, если опускали гидрофоны на большую глубину под лед. Звук, особенно низкой частоты, распространяется на огромные расстояния. Звуковые волны отражаются от ледяного панциря и дна и даже могут обогнуть спутник.

Джеффу приходилось слышать записи, но от живого звука у него зашевелились волосы на затылке. Сложно было не услышать в этом жалобном завывании определенный порядок, интеллект и смысл, недоступный человеческому восприятию.

— Не очень похоже на хит-парад «Топ-сорок», правда? — заметил Воджак.

Подводные лодки взяли курс на зюйд-вест и увеличили скорость. «Манта-1» шла далеко впереди — такой порядок движения был выбран для того, чтобы не потерять обе лодки из-за какого-нибудь непредвиденного обстоятельства. Некоторое время была видна поверхность льда, она постепенно становилась более гладкой, сливалась с водой, похожей из-за плавающих частиц на туман. Сигэру был прав, почти вся поверхность была покрыта коричневатыми пятнами, поросшими длинными усиками. Они походили на загадочные перевернутые заросли.

Потом «лес» и лед скрылись в темноте, снизу и сверху субмарину окутывала черная ночь, и только одинокие лучи прожекторов «Манты» свидетельствовали о том, что в этом царстве безмолвия существует островок тепла и света. Через час Карвер сообщил, что «Ледокол-2» находится в трех километрах по корме, и что лучей его не видно.

От этого чувство одиночества и оторванности от мира в летевшей над черной бездной «Манте» стало особенно острым.

Прошел еще час. Потом еще. Пехотинцы тихо переговаривались между собой, некоторые читали романы по ПАДам или тихо диктовали сообщения для следующего сеанса связи с Землей. Джефф сказал всем, что если кто-нибудь хочет послать сообщение домой, следует наговорить его во время перехода и сохранить в памяти компьютера «Манты».

Таким образом, что бы ни случилось, почта будет доставлена, если, конечно, сама «Манта» вернется на базу.

Все понимали, что это значит.

Некоторое время Джефф изучал лица своих людей, старался заглянуть им в души, увидеть, почувствовать, как они реагируют на все: на высадку в этом враждебном мире; на изоляцию на крошечной базе ВКГ; на ошеломляющие, до сорока семи процентов, потери в военной кампании; на заточение в этой консервной банке из карбоно-боро-фторидного волокна, брошенной в иссиня-черный океан глубиной восемьдесят километров, в бездну, оглашаемую вселяющими ужас инопланетными криками…

Им уже довелось пережить то, что могло сломить любого, но только не их. Воджак, Гарсия и Ноделл выглядели встревоженными, но продолжали работать с ПАДами. Впрочем, было похоже, что ПАД Ноделла не работал, и сержант непрерывно бубнил никому не предназначенные ругательства. Петерсон выглядел спокойным и читал по своему ПАДу роман. Эмберли спал. Картрайт и Кампанелли болтали. Внимание Камински также было занято ПАДом. Хастингс смотрел в пустоту, и взгляд его синих глаз был жестким.

Быть может, он мысленно видел Певца?

По мере того как «Манта» оставляла за кормой километр за километром, звуки делались все громче. Джеффу казалось, что они становятся более сложными, в стонах и пронзительных воплях появлялись новые высокие и низкие тона, неуловимая ранее гармония. Так, по мнению Джеффа, мог звучать хор огромных волшебных морских существ, похожих на вымерших гигантских китов. Могли ли киты существовать на Европе?

Скорее всего, нет. По словам Сигэру, морская жизнь на Европе была примитивной, большинство существ были одноклеточными, хотя на больших глубинах, возможно, существовали и более организованные формы жизни. В огромной толще воды между ледяным покровом и илистым дном не было обнаружено ни рыб, ни млекопитающих. Ничего, кроме твердых частиц в ледяных волнах и непрерывных печальных звуков Певца.

Прошло четыре часа, и Карвера сменил за рулем Хастингс. Карвер расположился на откидном кресле и занялся ПАДом, а Хастингс, лицо которого скрылось под ВР-шлемом, повел «Манту» сквозь черную бездну.

Прошло пять часов. Хастингс доложил, что впереди интересный рельеф дна, и Джефф с Сигэру снова заняли места на ложах наблюдателей. Глубина — пятьдесят один километр, давление за бортом — шестьсот шестьдесят три атмосферы или девять тысяч семьсот сорок шесть фунтов на квадратный дюйм в старых единицах измерения. Просто невозможно было представить, что каждый квадратный сантиметр испытывает нагрузку в шестьсот девяносто два килограмма.

«Манта» продолжала постепенное погружение и приближалась к выраставшему из бездны океана горному хребту. В лучах прожекторов появились призрачные силуэты — каменная стена, покрытая плавно качающимися зарослями.

— Итак, доктор Исивара, — сказал Джефф устроившемуся рядом ученому. — Ваш приговор? Жизнь или не жизнь?

— Если бы я знал. — Ученому пришлось немного повысить голос, чтобы Джефф услышал его: настолько громкими стали издаваемыми Певцом пронзительные крики. — У меня не было возможности изучить эти виды. Могу лишь высказать предположение — это форма жизни. Немного похожи на земные морские водоросли и в тоже время напоминают заросли Muscomimus. Не могу сказать ничего определенного.

«Манта» скользила над самым хребтом. Когда скалы и водоросли остались за кормой, Джеффу вдруг стало не по себе. Средняя глубина океана в этом месте составляла около восьмидесяти километров, значит, хребет, который они только что миновали, уходил в небо Европы, если принять океан за атмосферу, на двадцать девять километров. Двадцать девять тысяч метров, или в три и три десятых раза выше горы Эверест в Гималаях. В два и восемь десятых раза выше Мауна-Кеа, если измерять высоту от дна Тихого океана.

Было странно думать о крошечной Европе, диаметр которой составляет всего четверть диаметра Земли, и сопоставлять ее с горами втрое выше земных.