- Да, я знаю. Но и пудель, и бульдог и дворняжка - это собаки. Как собаку ни назови - она кошкой не станет.

- Хорошо ли сравнивать святых отцов с собаками?

- Вы же сами себя с ними сравниваете. Как там... пастыри, да? Пастушьи собаки во-круг стада? Разве нет?

- Разумеется, нет.

Не соглашаешься? Пытаешься отобрать инициативу? Что ж, попробуй!

- Ну да это и неважно. Рокин пригласил меня и сказал, что вы тоже видите ауры? Это - так?

- Дочь моя, не могли бы вы слезть с моего стола?

- Вы же не можете иметь детей? Да и моего отца давно похоронили, - я и не подумала выполнить просьбу. - Так мы поговорим про ауры?

В голубеньких глазах плескалось возмущение. Ага, допекаем помаленьку.

- Что именно вы хотите узнать про ауры?

- Юлия Евгеньевна. А вы?

- Можете называть меня отец Алексий.

- Отлично. Дядя Лёша. Вы тоже видите ауры?

- Иногда.

- Это - как?

- Когда соблюдаю пост и молюсь.

Мне это резко не понравилось. У него аура, как прогнивший баклажан! Как ему помогут посты и молитвы? Или даже они не помогают хоть чуть-чуть просветлеть?

- А просто так? Если смотреть как бы боковым зрением?

- Чтобы видеть душу человеческую нужно свою очистить от мирского, - наставительно произнес поп. - Если человек грешен, если его отягощают недобрые помыслы или дея-ния...

Все. Мое желание говорить сдулось, как лопнутый шарик. С такой аурой, как у него - он еще и пытается мне о каком-то очищении говорить? Лицемер! И похоже меня сюда затащили не для разговора а для мя-агонькой такой проработки мозгов.

Увольте.

Я лучше буду совершать ошибки, но пользоваться своей головой.

- Простите, ребята, мне пора. А вы оставайтесь. Поговорите об очищении... очень со-ветую ведерную клизму. С перцем. Прочистит до самых глубин души.

Я спрыгнула со стола и направилась к дверям.

- Почему вы так негативно настроены, Юлия Евгеньевна? Мы не сделали вам зла, а вы вот так... хамите оскорбляете...

- Мне надо дождаться, пока вы мне сделаете гадость - и только потом нахамить? Луч-ше я потом я буду молча пинать ногами, - вежливо ответила я. - Прощайте.

- До свидания, Юлия Евгеньевна, - пропел поп с явной угрозой.

- Юля... - это Рокин, растеряно.

Я фыркнула.

- У вас такая аура, любезнейший, что тошнит. Тухлая вся, как кусок говяжьего мяса после пятикратной разморозки. Ваш же журнал пишет, что цвета веры - белый, золо-той, в крайнем случае, голубой. У вас даже зеленого нет. Сплошной красно-коричневый, черные и серые пятна. Тухло-желтый. Грязно-лиловый. И говорить нас с вами не о чем. Вы - мерзость. И на совести у вас - мертвые люди. И бог вам их не про-стил.

Не стоило так резко, но уж больно я разозлилась. А, пошли они к черту. И я пойду. К вампиру в гости.

Я не успела пройти и трех шагов к дверям, когда меня остановил властный холодный голос.

- Стойте, Юлия Евгеньевна Леоверенская!

Я резко развернулась назад. Так не просят. Так приказывают тому, в ком уверены. И знают - этот человек будет повиноваться безоговорочно. Но - я!? Приказывать - мне!?

Да как эта мразь смеет!?

В этот раз мы взревели в три голоса - с женщиной-со-звериными-глазами и зверем-из-зеркала.

- Какого черрррта!?

Поп сбросил маску 'добренького' и голубые глаза напоминали кусочки грязного льда на луже. Хоть небо и отражается, да только - грязь наружу лезет.

- Не хотите сотрудничать с нами по доброй воле!?

В его ауре закручивалась темно-багровая муть. Выглядело это откровенно мерзко. Я попыталась хоть как-то достучаться. Докричаться. Ведь не могут же они ОБА не пони-мать, что здесь происходит? Не могут. Рокин не подонок. И аура у него хорошая. Так по-чему он стоит и ничего не делает? Не пытается что-то сказать, как-то сгладить ситуа-цию?

Не понимаю.

- Рокин, это и есть ваше 'поговорите, узнаете что-нибудь новое...'? Вы осознаете, что сами стали подлецом и предателем?

Лицо Рокина было абсолютно спокойно.

- Юля, отец Алексей не причинит вам никакого вреда. Просто поможет преодолеть не-гативный настрой по отношению к церкви.

Ах вот как это теперь называется?

- Путем промывания мозгов? Грязно играете, господа святоши!

- Это не промывание мозгов, Юлия Евгеньевна Леоверенская. Вы добровольно будете помогать нам. В душе каждый человек - глубоко верующий. Надо просто помочь ему ос-вободить эту веру от напластований зла и жизненной грязи...

А чего это он меня по полному имени зовет?

Я плюнула на слова, и так ясно, что добра он мне не сделает. И сосредоточилась на том, что вижу. Аура мерзавца в рясе клубилась багровыми коричневыми и черными то-нами. Выглядело это так, словно протухшее мясо размешивали в блендере. Но выворачи-ваться наизнанку было некогда. Потому что от него словно отпочковывались ложнонож-ки. И явно ползли ко мне с недружественными намерениями. И мне вовсе не хотелось подпускать это ближе к себе. Или даже в свою ауру. Кто знает, чего можно нахвататься от этого попа. Сифилис - антибиотиками а такую грязь в ауре? Доместаса с хлором будет маловато. Это - точно.

Пусти меня, - тихо шепнул в глубине души зверь с человеческими глазами. - Ты только представь, что зеркало разбивается - и я вырываюсь на свободу. Мы его порвем на тряпки, ты - справишься, ты сильнее его...

И я, не думая, приняла предложение. Лучше проходить весь остаток жизни с хвостом и рогами, чем самой стать такой же, как эта мразь.

Треснула рама, и запели, осыпаясь бриллиантовым дождем, осколки стекла. А я вдруг почувствовала нахлынувшую волну ярости. Алое пламя захлестнуло меня - и повлекло за собой, в море расплавленного вулканического огня. Я горела - и радовалась этому ог-ню.

- У тебя есть последний шанс, - я и сама не подозревала, что способна так говорить. На несколько тонов ниже, с рычанием зверя и рокотом готовой сорваться лавины. - Прррекрати это - и останешься жить. Целым и даже ррразумным. Может быть...

- Батюшка! - вскрикнул Рокин, почему-то не решаясь подойти ко мне.

Я на миг обернулась к нему.

- Это - твой отец?

- А... н-нет...

Рокин заикался. Я скользнула взглядом по его ауре - и вдруг провалилась чуть глубже. Куда? Не знаю. Но на миг я увидела наше противостояние - его глазами.

Я, бледная как смерть, во всем синем. И священник напротив. И вокруг его черной ря-сы все ярче видно красное свечение. Почти так же, как на ранних картинах со святыми. Только вот у них нимб - желтый или белый. А не грязно-красный. И - такое же алое све-чение вокруг меня. Священника оно окружает целиком, а у меня почему-то все сильнее собирается вокруг головы и рук, превращая их в подобие гротескной маски. И кажется, что на теле девушки звериная голова и лапы. Легендарный Минотавр... Вот-вот сверкнут клыки. Только почему-то на моем плече все ярче разгорается слабое свечение в виде кре-ста. А священник не торопится хвататься за свое распятие.