— Жить тут можно круглый год, — говорил Илияш, когда они двинулись в путь, — птица, зверь, в ручьях еще и рыба… Но, знаешь, где мед, там и жало — зверушки жиреют, дозорники стервенеют…

Станко после сытного завтрака тянуло в сон — ведь ночью он не сомкнул глаз! Вполуха слушая обычную болтовню Илияша, он тяжело брел следом, то и дело поправляя на спине неудобно надетый мешок.

Вышли на берег ручья, который и за мелкую речушку сошел бы. Вода лихо закручивалась водоворотами, на дне пестрели камни, кое-где в тихом месте маячила темная рыбья спина.

Илияш обернулся, открыл рот, чтобы сообщить что-то радостное — и вдруг застыл. Безмятежность сползла с его лица, и лицо это враз переменилось — потемнели глаза, ввалились щеки.

— Ой, парень, — сказал Илияш негромко, — а за нами погоня, похоже…

Станко прислушался. В утренней разноголосице птиц, ручья и ветра его ухо не уловило ничего угрожающего.

Илияш тем временем быстро стал на колени и приложил ухо к земле; Станко мимоходом подумал, что позу нелепей трудно представить.

— Всадники, — сказал Илияш, и голос его полон был такого невыносимого ужаса, что Станко наконец-то тоже стало не по себе.

— Всадники! — Илияш поднялся, и руки его дрожали. — Выследили, псы… И зачем мне теперь твое золото?!

Станко беспомощно огляделся вокруг. Редкая рощица на этом берегу ручья, поляна напротив… Чахлые кусты, невысокая мягкая трава… Не спрячешься, хоть в землю заройся!

— Вперед! — выдохнул Илияш и сломя голову кинулся невесть куда, не разбирая дороги.

Станко тоже побежал, и в ту же секунду его захлестнул ужас: он почувствовал себя травимой дичью. Заплечный мешок нещадно колотил по спине, ножны меча били по ногам и мешали бежать, сердце готово было выпрыгнуть из груди и нестись что было сил, обгоняя Илияша. Перед глазами Станко прыгали высокие ботинки проводника, летели комья земли из-под тяжелых подошв, слышалось хриплое, срывающееся дыхание.

— Сю… да…

Высокие ботинки резко свернули — задыхающийся Станко едва успел затормозить перед стеной колючего кустарника.

— Давай… Скорей… — бормотал Илияш.

Он ловко поднырнул под шипастую ветку, и через секунду Станко увидел его мешок, мелькающий в глубине зарослей.

— Туда? — прошептал Станко растерянно.

Перед его глазами раскачивались черные загнутые иглы шипов. Он с детства не любил колючек и еще вчера был уверен, что никакая сила не в состоянии загнать его в колючий кустарник; он обернулся, будто ища другого убежища, и услышал далекий стук копыт.

Такой простой, привычный звук поднял дыбом волосы у него на голове. Не помня себя, Станко кинулся в заросли.

Колючки впивались и рвали, он слышал треск ткани и собственной кожи и все-таки лез и лез вперед, потому что стук копыт за спиной становился все громче и отчетливее.

— Падай! Не дыш-ши… — прошипел откуда-то Илияш.

Станко присел, припал к земле, и ветки над его головой распрямлялись медленно, слишком медленно, и Станко казалось, что они специально кивают стражникам, будто приглашая: сюда! Здесь он!

А потом он и вправду перестал дышать, потому что на место, где он стоял пять минут назад, высыпали всадники.

Их было восемь или девять; вжавшийся в землю, съежившийся Станко видел огромные копыта черных лошадей, безжалостно давившие траву, огромные сапоги в стременах, огромные черные арбалеты за спинами плечистых, мордатых, облепленных железом молодчиков… С седел свисали петли арканов; Станко смотрел, не в силах оторвать глаз.

Лошади топтались на месте, и каждое копыто продавливало в земле глубокую круглую вмятину. Всадники вертели толстыми шеями; один взглянул, казалось, прямо Станко в глаза — и у того мучительно сжались все внутренности, он слезно пожалел, что не родился древесным клопом…

Потом кто-то, вероятно, начальник, крикнул резкую неразборчивую команду, и вся свора сорвалась с места, вздымая выдранные с корнем пучки травы, и в секунду пропала из глаз.

Станко почувствовал, как по расцарапанной щеке его ползет тяжелая капля крови.

Из кустов чуть правее поднялось белое лицо Илияша. Браконьер сглотнул и прошептал, округлив глаза:

— Без собак они были. Добрые духи, без собак.

Никакие капканы, никакие ловушки, никакие скелеты на веревках не могли напугать Илияша так, как напугали его несколько стражников на черных лошадях.

Колючие кусты пощадили верткого браконьера — мне бы так, с мрачной завистью думал Станко, слизывая кровь то с одной глубокой царапины, то с другой. Одежда его висела лоскутками, как на балаганном актере. Даже добротному заплечному мешку досталось, что уж говорить о ладонях, о щеках, об ушах!

Станко слизывал кровь и угрюмо слушал причитания Илияша, тащившегося впереди:

— Без собак… А если б с собаками, уже б на дыбе висели… Зачем мне твое золото на дыбе? Зачем, а?

Илияш обернулся и заглянул Станко в глаза с горьким упреком, переходящим в обвинение:

— Зачем золото в пыточной, а? Нашел парень старого дурака, монетками позвенел, и тащись, Илияш, смертушке навстречу… Да если бы просто смертушке… — он отвернулся и побрел, не поднимая головы, обращаясь к замшелым корням под ногами:

— Тебя они, может, и пожалеют… Повесят, и ладно. А меня они знают, знают, понимаешь! Я сбежал… Я карту спер…

Он вдруг остановился и сказал совсем другим тоном, спокойно, деловито:

— А у князя в замке чудесная камера пыток. Видывал я одним глазком… Ну чего там только нет! Ты, парень, и представить себе такого не можешь. Дивная камера, ни в чем недостатку не будет!

Тем временем путников обступил лес; на первой же поляне, затерянной в молодом густом ельнике, Илияш сел — вернее, упал, будто у него подкосились ноги.

Станко сам собрал хворосту и сам разжег костер; Илияш сидел безучастно, глядя прямо перед собой и беззвучно шевеля губами. Станко пару раз вопросительно взглянул на него — тот не ответил.

— Да не трусь ты, — сказал Станко, когда огонь запылал и на полянке сделалось почти уютно, — обошлось ведь…

Илияш молчал.

— Сколько нам идти еще? — Станко старался говорить как можно увереннее и доброжелательнее. — Три дня, четыре?

— Нисколько, — отозвался Илияш мертво, и у Станко сжалось сердце от нехорошего предчувствия.

— Как это? — спросил он по-прежнему спокойно. — Разве мы уже пришли?

— Пришли, — глухо сказал Илияш. — Теперь надо ноги уносить.

Стало тихо, только огонь потрескивал, обгладывая еловые ветки.

— Мы так не договаривались, — сказал Станко, и голос его дрогнул. — Ты же знал, на что шел! Я же золотом тебе заплатил, морда! И еще заплачу…