Направившись в другой конец комнаты, Харриет зажгла свечу на туалетном столике, уселась перед зеркалом и, когда пламя, плясавшее на фитильке, успокоилось, с минуту пристально разглядывала себя в зеркале. Она хорошо выглядела при свете свечи. Приятельницы говорили, что жизнь в море состарит и покроет изъянами ее кожу, однако до сих пор у нее не было даже намека на морщинки вокруг глаз и рта; она начинала выглядеть старше лишь тогда, когда рядом садилась ее сестра. Рейчел казалась необычайно свежей и юной, словно все еще формировалась, расцветала.

Харриет повернула маленький ключик в ящике под зеркалом и вынула одно из недавних писем своего мужа. Оно пришло почти два месяца назад, а Харриет так увлеклась делами, что еще не начала дожидаться следующего. Она расправила страницы и улыбнулась, глядя на такой знакомый почерк. Госпожа Уэстерман положила пальцы на бумагу, и ей показалось, будто она касается руки супруга. Послание начиналось с описания нарушенных планов и торгов за новую оснастку в Гибралтаре — это были трудности, неизбежно следовавшие за победами в тех краях. В своей команде ее супруг нашел человека, который — при том, что был пьяницей и драчуном, когда слишком сильно напивался — умудрился вступить в связь с дочерью интенданта и оказался мастаком выторговывать оснастку для судна. Казалось, Джеймс не мог наговориться о самом корабле и о том, какую скорость дала ему новая медная обшивка. В последних строках содержалось быстрое прощание. Кто-то из его друзей направлялся назад, во флотилию Английского канала, тогда как он плыл к Подветренным островам и, если бы промедлил, мог пропустить почтовую оказию.

Супруг закончил письмо словами, предназначенными лишь ей одной, — достаточно простым объяснением в любви и доверии, а также наказом поцеловать за него детей. Он говорил ей, что всегда подносит последние строки к губам, после того как высыхают чернила, и теперь Харриет сделала то же самое; она готова была поклясться, что бумага пахнет солью и холодными ветрами.

Харриет с улыбкой опустила письмо на столик и, не обращая внимания на собственное отражение, оглядела погруженную во тьму обстановку загородного дома. Удивительно. Ее супруг относился к морю, словно к возлюбленной, однако Харриет знала, что его сердце здесь; хоть он и прожил тут всего несколько месяцев, после того как вступил во владение Кейвли, это место было его домом, его душой. Оно взывало к нему через океаны. Конечно, здесь была Харриет и его дети, однако дело было не только в этом. Камни и почва пели лишь ему и для него, когда они ехали по дороге в наемном экипаже. Харриет не видела подобной радости на его лице с того самого дня, когда согласилась стать его женой. Разумеется, она тоже любила свой дом, однако ее привязанность к этому месту была лишь слабым подобием безумного пристрастия, которое испытывал к нему ее супруг. В отличие от Харриет, Джеймс помнил дом и все владения до мелочей и мог мысленно гулять по ним; когда он спал, сознание всегда уносило его в Кейвли.

Сердце Харриет по-прежнему принадлежало морю, и она жаждала снова попасть туда. Тамошние ужасы, коим она была свидетельницей, могли разбудить ее среди ночи, но они лишь надежней привязывали ее к кораблю и команде. Она знала, что до сих пор слывет у них «носовой фигурой», ангелом-хранителем, пусть даже много лет отлучена от моря, и страстно желала ощутить под своей рукой гладкие брусья, услышать свистки и крики, увидеть головокружительный водный простор. Харриет помнила, как бурлила ее кровь во время сражений, помнила правила поведения в портах и пакгаузах и густой черный кофе, что подавал им стюард, когда колокола объявляли о начале дня.

В лесу закричала сова, и возникшие в голове Харриет картинки с ветром и водой сменил образ Брука — он был таким, каким она впервые увидела его, с выражением слабого удивления и осуждения на лице и бесстыдной раной на шее. Она представила его живым — Брук стоял во тьме, и тут позади него возникла фигура с ножом в руке. Харриет проиграла всю эту сцену в уме и устремила взгляд во мрак. Она вообразила, что во тьме возникает покрытое шрамами лицо Хью, а затем представила Уикстида. Неужели управляющий осмелился погубить человека? С чего он заделался убийцей?

Во мраке, прижавшись к детям, Верити Чейз услышала звук сдерживаемого рыдания и посмотрела вниз. Сьюзан плакала. Верити понимала: девочка не хотела, чтобы об этом узнали, — она стремилась проявлять как можно больше смелости и перед опекунами, и перед своим младшим братом. Мисс Чейз прижала ребенка ближе к себе, слегка надавив пальцами на плечо девочки. Она надеялась наделить Сьюзан храбростью и решительностью, однако не была уверена, что у нее самой достанет этих качеств. В полумраке ее глаза слезились от недостатка сна и страха. Пепел многочисленных пожаров залетал под капюшон, касаясь ее бледной кожи, и оседал на ресницах. Со стороны могло показаться, что по лицу Верити стекают серые, сажевые слезы. Подняв взгляд, она посмотрела на Клоуда — тот стоял рядом с ней, опершись о боковую стену постоялого двора. Ставни двора были заперты. У ног молодого человека, свернувшись калачиком на его плаще, лежал Джонатан. Дэниел улыбнулся девушке — серьезно и грустно. Она вдруг поймала себя на мысли, что, побритый и умытый, он наверняка и сам все еще напоминает мальчика. Нынче же он больше походил на разбойника с какой-нибудь книжной гравюры. Тем лучше. Послышались шаги. К ним приблизился Грейвс.

— Мы теперь очень близко от дома Хантера. Но расположен он не идеально. Я видел его, когда стоял на том конце дороги, — там горят огни, и, вероятно, до него около полумили. Однако местность открытая. Если Джонатан прав и тот человек до сих пор преследует нас, для него это прекрасная возможность напасть.

Сьюзан захныкала было, но тут же прикусила губу. Грейвс опустился рядом с ней на корточки.

— Прости, дорогая моя, что напугал тебя. Я болван.

Сьюзан быстро покачала головой.

— Нет. Это меня нужно простить. Я не хотела пугаться.

Мисс Чейз снова сжала плечо девочки.

— Мы все напуганы, Сьюзан. Это всего лишь здравый смысл. — Она поглядела сначала на одного, затем на второго мужчину. — Как мы поступим?

Грейвс поднялся.

— Нам придется бежать до дома. Мисс Чейз, вы сможете донести туда Джонатана?

Она кивнула.

— Прекрасно. Как только мы окажемся на открытом месте, поверните направо. И бегите. Если ворота заперты, вам придется перелезть через них. Но, что бы ни случилось, не стойте на дороге.

— Разумеется.

Пытаясь различить во тьме черты ее лица, Грейвс с трудом удержался, чтобы тут же не объясниться ей в любви. Он нервно сглотнул.

— Мы с Клоудом побежим следом и остановим любого, кто попытается обогнать нас. Все готовы?

Клоуд устраивал Джонатана на руках у мисс Чейз. Сьюзан взяла у нее узелок и обвязала его вокруг талии. Обе кивнули.

— Что ж, прекрасно. Идем.

Они добрались до угла. Не сказав ни слова, мисс Чейз повернула направо и нырнула во тьму — одной рукой она обнимала Джонатана, другой сжимала ладошку Сьюзан. Клоуд и Грейвс шли за ними, обратив лица назад. Слабый свет растущей луны отражался от лезвий их ножей. Шаги позади них начали стихать, и на одно счастливое мгновение ночь вдруг показалась спокойной. Дэниел решил: возможно, они ошибались, — вероятно, паранойя, порожденная мятежами и собственными страхами, ввела в заблуждение их самих и мальчика, а на самом деле все хорошо… Но тут раздался крик, и на дороге возникли два темных силуэта.