Николя взорвался.

— Ты ничего не понимаешь! Рассуждаешь, как маленькая мещаночка! Как буржуазка!

— Я не более буржуазна, чем ты сам! Думаешь, ты так уж хорош, когда изображаешь хлыща, позируя для этих дешевых фотографий?

— А ты — когда печатаешь для «Топ-Копи»?

Николя втянул голову в плечи, скорчил идиотскую рожу, постучал в воздухе пальцами по воображаемой клавиатуре. Ярость ослепила Франсуазу.

— Жалкий кретин! — прошипела она сквозь зубы.

— Эй! Эй, вы, там! — вмешался в их спор Даниэль. — Уймитесь! Хватит!

— Да, ты прав, старик! — проворчал Николя. — Я ухожу!

И вышел, хлопнув дверью.

— Разве я не права? — взвинченным голосом спросила Франсуаза, поворачиваясь к остальным.

— По-моему — нет! — высказалась Алисия, сидевшая, развалясь, на табуретке. — Эта работа не так уж и плоха для Николя. Он зарабатывает известность. Если бы мне предложили…

— Во всяком случае, — перебил ее Даниэль, — ты его только разозлила!

— Я никогда не миндальничала с Николя! — огрызнулась Франсуаза. — И не понимаю, почему что-то должно измениться!

— Он наговорил тебе гадостей, — заметила Дани.

Франсуаза только пожала плечами.

— На это мне наплевать!

— Куда он пошел? — встревожилась Алисия, высунула язык и вылизала дочиста свой стакан.

Все еще во власти гнева и досады, Франсуаза ушла к себе в комнату, мысленно продолжая спор с Николя и находя все новые аргументы в свою пользу. «Маленькая мещаночка», «буржуазка» — она! Да если бы это было так, она не вышла бы за Александра, не приняла бы в их дом Николя, не жила бы сейчас вместе с Даниэлем, Дани, Алисией и им самим в этой квартире, напоминавшей цыганский табор! Что же, по его мнению, нужно сделать, чтобы перестать быть маленькой буржуазкой? Николя и сам этого наверняка не знал. Он вздорен и неуживчив.

Франсуаза бросила документы «Топ-Копи» рядом с машинкой. Успокоившись, причесалась перед зеркалом. На мраморной каминной полке между двумя небольшими флаконами из резного хрусталя — подарок Маду — стояла матрешка, привезенная Александром из России… Внезапно Франсуазе пришло в голову, что она сама похожа на эту деревянную куклу. Размышляя о своей жизни в последнее время, она видела перед собой пятерых или даже шестерых разных Франсуаз. Одна была доверчива и наивна, другая — влюблена в Патрика, третья — мечтательница — сгорала от страсти к Александру, четвертая впала в отчаяние и попыталась покончить с собой, пятая — замужняя — позабыла и веру, и гордость, раболепно потакая желаниям мужа, шестая чувствовала себя покинутой и униженной. Еще одна, сегодняшняя — возрождающаяся к жизни, стойкая, спокойная — нравилась Франсуазе меньше всего. Она погладила куклу по круглому личику, обрисованному красным платочком. Несмотря на пережитые метаморфозы, Франсуаза не чувствовала утраты своей цельности. Может быть, верность себе в разных ипостасях и есть доказательство Божественного присутствия в каждом из нас? Она так давно отвернулась от Бога, перестала ходить в церковь… Но Всевышний не покинул ее. Время от времени она осознавала Его присутствие — в озарении, пришедшем на ум, в блеске солнечного луча. Словно какая-то могучая волна поднимала и несла ее. А потом жизнь брала свое, и она начинала думать о чем-то другом.

В дверь постучали.

— Кто там?

Вошел, смущенно ухмыляясь, Николя, приблизился, подставил щеку. Франсуаза не шелохнулась, пристально глядя на него.

— Не поцелуешь меня? — спросил он.

— Нет.

— Дуешься?

Франсуаза не отвечала, охваченная радостью реванша и примирения.

— Да ладно, брось… — продолжал Николя. — Мы оба правы — каждый по-своему… Есть-то нам надо… Вот я и подумал: этот фотороман будет последним, обещаю тебе… Но если после этого не запущу сериал на телевидении, что со мной будет?

— Запустишь! — уверенно заявила Франсуаза. — Или найдешь что-нибудь еще… — И она звонко чмокнула его в щеку.

Они вернулись в кухню, где их с тревогой ждало все «племя». Поняв, что мир заключен, никто не стал задавать вопросов.

— Что сегодня на ужин? — поинтересовался Даниэль.

— Спагетти, — ответила Дани.

— А потом?

— Ну, как обычно… Сливочные сырки…

— И все? — поразился Николя.

— Ну вы и нахалы! — возмутилась Даниэла. — Я должна кормить всю ораву на мизерные деньги! Только и делаю, что ломаю голову по поводу меню! А вы еще недовольны!..

— Стойте! — воскликнул Николя. — Сегодня я приготовлю спагетти по-болонски в моей редакции. Мне нужен сосисочный фарш, тертый грюйер и томатная паста…

— Да у меня ничего этого нет! — простонала Дани.

— Схожу куплю! — объявил Николя, похлопав себя по карману в знак того, что деньги на пир у него есть.

Даниэль вышел вместе с ним.

Они очень скоро вернулись и выгрузили пакетики на кухонный стол. Заинтригованные девушки с недоверчивым видом ходили вокруг них. Кристина, лежавшая в своей кроватке в соседней комнате, тихо гулила. Закатав рукава и подвязавшись полотенцем, Николя священнодействовал.

— Передай мне перец, Дани.

— Ты и так уже много насыпал! — запротестовала Франсуаза.

— Никакой критики до снятия пробы! Или я всех попрошу отсюда!

И Николя решительным шагом крутанул мельничку над судком, в котором готовил соус.

— На твоем месте я бы добавил лаврового листа! — посоветовал Даниэль.

— Чудная идея! А еще чеснока!

— Нет, никакого чеснока! — взмолилась Дани.

Николя обмакнул в соус палец, облизал его, подмигнул и сказал:

— Класс! Но остро!

— Вот видишь, слишком много пряностей! — упрекнула его Даниэла.

— Да нет, все в порядке!

— Предупреждаю, у нас всего полбутылки вина! — напомнила всем Франсуаза, накрывавшая на стол.

— Вино — мужчинам! — закричал Даниэль.

— Не перевари макароны, Николя, умоляю! — заклинала Алисия.

Восклицания кружили вокруг Франсуазы. Вот кто-то рассмеялся. Аромат еды. Пять тарелок блестят под светом выщербленного плафона. Пар из кастрюли струйкой убегает в открытое окно. Алисия прислонилась к плечу Николя, ласкает ему ухо пальчиком. Он обернулся, поцеловал ее в губы. Заплакала Кристина. Дани побежала к дочери. Даниэль плюхнулся на стул, закурил и сказал:

— Как же я хочу есть!

Вернулась Дани.

— Все в порядке! Просто капризы!

— А что, если я добавлю в соус сырки? — На Николя снизошло кулинарное озарение.

— Ты рехнулся! — воскликнула Франсуаза. — Тогда уже будет не болонский соус!