Выпутываюсь из кокона одеяла и его рук, прикасаюсь ладонями к любимому лицу и, заглядывая в черноту его глаз, без конца повторяю ему о своих чувствах. Снова и снова, пока он не начинает довольно улыбаться.

- И прости меня, – прижимаюсь щекой к его груди. Там за ребрами счастливо бьется его сильное и смелое сердце. И мне так нравится слушать его гулкий стук. Очень!

- За что? – лохматит он мне волосы.

- За истерику, – с сожалением выдаю я.

- Ой, да не за что, – смеется Никита, – истери почаще, мне понравилось, чем все это закончилось.

И я тут же покраснела вся с ног до головы, потому что только сейчас поняла, что до сих пор полностью обнажена. Коротко пискнула и вновь закуталась в одеяло так, что остались торчать одни лишь глаза, полные смущения.

- Мне выйти? – верно понимает Соболевский причину моей стеснительности.

- Ну…да, пожалуйста, – киваю я и еще больше робею, потому что он рядом. И такой, что хочется только жадно смотреть на него и пускать слюни.

А не вот это вот все…

Но Никита все понимает и все-таки выходит из комнаты, а я тут же бросаюсь к своим, раскиданным тут и там, тряпкам. И, видя улики на месте преступления, я еще сильнее краснею. Руки трясутся от воспоминаний, а тело наглядно показывает, что ему чертовски понравилось всё то, что с ним случилось.

Господи, да я развратная женщина! Развратная!!!

После одевания боюсь выйти из комнаты и долго умываюсь в ванной холодной водой. Вот только ничего не помогает! Как только закрываю глаза, так сразу окунаюсь в яркие картинки того, что со мной делал этот невозможный парень, его руки, губы и язык.

Ох, черт!

Слышу стук в дверь и с отчаянием выдыхаю. Ну не сидеть же мне здесь до скончания времен, правда?

Выхожу из уборной и тут же меня прижимает к себе Никита. Гладит по голове утешающе и бранит.

- Ну и чего ты, горемычная моя, стесняться удумала, да?

- Да, – честно выдаю я.

- Алёнка моя…отставить вот это вот все. Быстро! Я люблю тебя, ты любишь меня и нет, между нами, ничего, что стоило бы твоих красных щек и вот этих заседаний в ванной комнате. Тем более, что…

- Что? – подняла я на него глаза.

- Тем более, что это была только маленькая часть того, что я хочу и собираюсь с тобой сделать, – надсадно прошептал Никита и куснул меня за нижнюю губу.

А я ни слова сказать не могу, ни пол слова. У меня в душе ураган от его заявления разбушевался. Двенадцать баллов по шкале Бофорта.

И я бы еще больше выпала в астрал, если бы где-то в гостиной громко не зазвонил телефон моего парня.

- Это отец, – пояснил Соболевский, хотя я это и так знала, помня особенный звук рингтона, установленный на его имя.

- Надо бы ответить.

- Ага, – кивнул Никита и потащил меня за собой, а потом завалился на диван, сунул мое тело себе под мышку и только тогда принял входящий звонок.

Короткий разговор, а потом на меня вопросительно уставились два черных глаза.

- Что? – недоуменно мотнула я головой.

- Отец в пяти минутах езды отсюда. Едет с тортом и поздравлениями. Я не мог отказать ему.

- А-а-а? – потянула я заинтересованно, сама не догадываясь о чем именно спрашиваю, но мой парень понимал меня без слов.

- Мы вроде как сумели…помириться что ли, – пожал он плечами, а я тут же подскочила и бросилась в гардеробную, на ходу выкрикивая объяснения своему порыву.

- Я переодеваться!

А уже спустя минут десять мы с Никитой встречали на пороге его квартиры Руслана Соболевского. Мужчина тут же, и даже без приветствия, удивленно на меня посмотрел, а потом перевел вопросительный взгляд на своего сына, который сразу ему кивнул и коротко выдал одно единственное слово:

- Да.

- Слава богу! – облегченно выдохнул гость и заразительно мне улыбнулся, – Очень переживал за вас, дети. Спасибо Алёнка, что простила моего оболтуса. Он без тебя тут совсем зачах и скукожился.

Выдал эту речь, вручил Никите в руки огромную коробку с тортом и еще чем-то, от чего соблазнительно пахло жареным мясом. А меня совсем по-отечески обнял и повел на кухню, блаженно потягивая носом.

- М-м-м, кого-то с утра баловали домашними блинчиками.

- Губу не раскатывай на мои блины, – буркнул парень, а я только хмыкнула и покачала головой.

Мы прошли за стол и набросились на свежайший шашлык, жареные ребрышки и сочные стейки.

- От Вартана? – спрашивал Ник.

- Да, – кивал его отец, – свежачок специально для тебя сделал.

- Красавчик, – улыбнулся мой парень и закинул в себя еще одну порцию ароматного мяса.

- Я тут к тебе, сын, не только с едой прикатил. Вот, держи, – и протянул тому увесистую черную коробочку, – с Днем рождения! Я рад, что ты есть у меня.

Никита же только благодарно кивнул, потом открыл подарок и тут же встал со своего места, чтобы крепко обнять своего родителя.

- Не стоило, пап, – достал из коробки Никита часы известной марки.

- Стоило. Тут титановый корпус, лимитированная коллекция, все дела.

- Крутые. Спасибо! – надел на руку подарок парень и перевел на меня взгляд.

- Что скажешь?

Но я только подняла вверх большие пальцы и улыбнулась от уха до уха.

- О, наш человек! – хлопнул в ладоши Руслан Соболевский и подмигнул мне.

И мы еще несколько часов сидели дома, разговаривали на разные темы и пили чай. А еще обещали, что после сессии сразу же приедем на выходные в Питер. Потом проводили мужчину и поехали в общежитие, где я собрала небольшую сумку с вещами по требованию Никиты.

На выходе пересеклись с Пелагеей Ильиничной, которой я улыбнулась и от души выдала:

- Спасибо, что не пустили меня сегодня! И да, с Новым годом!

- С Новым счастьем! – хитренько глянула на нас коменда и довольно потерла руки.

Ну, а дальше мы отправились обратно, по дороге болтая о последних новостях. Про то, что я пошла учиться на права, про любовь между Нечаевой и Решетовым, про мою бабулю и непутевую мать, к которым я собралась ехать в ближайшие дни.

- Вместе поедем? – задал вопрос и выжидательно уставился на меня Никита.

- Вместе, – согласно кивнула я и легонько сжала его пальцы, которые поглаживали мою руку.

А еще мы успели заказать доставку еды и напитков, чтобы вечером встречать новых гостей, которые уже настойчиво атаковали телефон Никиты, вновь предупреждая, что вся банда нагрянет в восемь вечера. Что, собственно говоря, и случилось.

И только я чувствовала себя не в своей тарелке.