– Ничего такого я не думала, – почти вру я.

Почему-то я знала, что он не мог сейчас быть с другой, но мое воображение само достроило картину.

– Хорошо, может, ты все-таки мне веришь.

– Может быть.

– Это было бы уместнее, если бы ты не ушла от меня, – резко продолжает он.

– Хардин…

Он вздыхает:

– Почему ты позвонила? Твоя мама ведет себя как сука и выносит тебе мозг?

– Нет, и не говори о ней так. – Я закатываю глаза. – Ну… сейчас так оно и есть, но дело не в этом. Я просто… я не знаю, зачем позвонила, на самом деле.

– Ясно… – Он делает паузу, и я слышу, как хлопает дверца машины. – Ты хочешь поговорить?

– Ты считаешь, это нормально? Мы можем? – спрашиваю я.

Всего несколько часов назад я сказала, что мне нужно стать более независимой, но вот я ему звоню, потому что мне плохо.

– Конечно.

– Кстати, ты где?

Надо стараться по возможности поддерживать разговор на нейтральные темы, насколько это возможно… Если у нас с Хардином вообще есть нейтральные темы.

– В тренажерном зале.

Я почти смеюсь.

– В тренажерном зале? Ты же не ходишь в тренажерку.

Хардин – один из немногих людей, кто одарен невероятно красивым телом без всяких упражнений. Его от природы широкая фигура совершенна, он высок, широкоплеч, хотя сам утверждает, что слишком худ и долговяз, как подросток. У него сильные мускулы, но не слишком выдающиеся; все тело является идеальным сочетанием жесткого и мягкого.

– Знаю. Она надрала мне задницу. Я прямо опозорился.

– Кто? – спрашиваю я чересчур громко.

Спокойно, Тесса, похоже, это женщина, чей голос ты слышала.

– Да тренер. Я решил использовать абонемент на кикбоксинг, который ты мне подарила на день рождения.

– Правда?

Мысль о боксирующем Хардине тянет за собой другие, нежелательные картинки. Как он лоснится от пота…

– Да, – немного смущенно отвечает он.

Я трясу головой, стараясь отогнать от себя образ его обнаженного торса.

– И как тебе?

– Нормально, кажется. Я предпочитаю другие тренировки. Зато есть и положительные стороны: я сейчас намного меньше напряжен, чем несколько часов назад.

Слегка прищуриваюсь, хотя он и не может меня видеть. Пальцы обводят нарисованный на одеяле цветок.

– Еще пойдешь?

Наконец я могу спокойно вздохнуть: он рассказывает, как неудачно прошли первые полчаса тренировки, когда он ругался на тренершу, пока она несколько раз подряд не настучала ему по затылку, отчего он стал с ней пообходительнее и перестал вести себя как придурок.

– Погоди, – наконец вставляю я. – Ты все еще там?

– Нет, я дома.

– Ты просто… ушел? Ты ей сказал?

– Нет, зачем еще? – отвечает он, словно поступать так – самое обычное дело.

Мне приятно, что он ушел с тренировки, только чтобы поговорить со мной по телефону. Так не должно быть, но я это чувствую. Это меня радует, но я между тем вздыхаю и говорю:

– Не очень-то хорошо у нас получается поддерживать дистанцию.

– Как всегда. – Представляю себе его улыбку, хотя он и находится за сто миль.

– Знаю, но…

– Эта наша версия сохранения дистанции. Ты же не садишься в машину и не едешь сюда. Ты только звонишь.

– Видимо, так и есть… – позволяю я себе согласиться с его странной логикой. Хотя в некотором смысле он прав. Я еще не знаю, хорошо это или плохо.

– Ной все еще там?

– Нет, ушел несколько часов назад.

– Хорошо.

Я смотрю в темноту через ужасные шторы, а Хардин в трубке смеется:

– Разговаривать по телефону – это так странно.

– Почему?

– Не знаю. Мы болтаем уже час.

Отодвигаю телефон от уха, чтобы посмотреть на экран, и с удивлением убеждаюсь, что он прав.

– А кажется, что только начали.

– Ага, я никогда ни с кем вот так не болтал по телефону. Ну, разве ты мне звонишь, чтобы я что-нибудь купил по дороге, ну, или друзья звонят, но никогда не разговаривал дольше двух минут.

– В самом деле?

– Да, а что в этом такого? Я никогда терпеть не мог все эти дурацкие подростковые свиданки; все друзья часами сидели у телефонов и слушали, как их подружки распинаются о лаке для ногтей или о чем там, блин, девушки болтают несколько часов подряд.

Он посмеивается, а я хмурюсь, вспоминая, что у Хардина и не было возможности быть нормальным подростком.

– Ты не много потерял, – уверяю я.

– А ты кого использовала для многочасового трепа по телефону? Ноя? – Я слышу злость в его голосе.

– Нет, я никогда не болтала часами. Я тратила время на штудирование романов. – Может, и я никогда не была обычным подростком.

– Ну, тогда я рад, что ты была ботаншей, – говорит он, и мой желудок сладко сжимается.

– Тереза!

Рывком возвращаюсь в реальность, мать зовет меня уже не первый раз.

– О, уже поздно, тебе пора в кроватку? – дразнит Хардин.

Наши отношения или их отсутствие, наше поддержание дистанции, но сохранение общения по телефону – за последний час все еще больше запуталось.

– Замолчи, – отвечаю я и, закрыв рукой телефон, отвечаю маме, что я сейчас буду. – Пойду посмотрю, чего она хочет.

– Ты действительно собираешься завтра уехать?

– Да.

После минутного молчания он отвечает:

– Хорошо, конечно, будь осторожна…

– Я могу позвонить тебе завтра? – неуверенно спрашиваю я.

– Нет, наверное, нам не стоит опять звонить друг другу, – отвечает он, и у меня перехватывает дыхание. – Ну, по крайней мере, не так часто. Какой смысл постоянно болтать, если мы не вместе?

– Хорошо, – отвечаю я тихо, упавшим голосом.

– Спокойной ночи, Тесса, – произносит он и отключается.

Он прав, я понимаю. Но это понимание не уменьшает боль. Мне не стоило ему звонить.

Тесса

Сейчас без пятнадцати пять утра, и впервые моя мать еще не прибрана. На ней шелковая пижама и халат, на ногах – тапочки. Мои волосы еще влажные после душа, но я трачу еще немного времени, чтобы накраситься и нормально одеться.

Мать изучающе смотрит на меня.

– У тебя есть все, что нужно, верно?