Через три дня Яковлев пришёл вместе с Кобылинским. Попросил доложить Государю о своём желании его увидеть, прибавив:

– Скажите, что хочу поговорить с глазу на глаз, в отдельной комнате.

Я доложил Государю, у которого в это время находилась Императрица. Государыня спросила меня, почему Яковлев хочет видеть Государя наедине. Я отвечал, что так он просил доложить. Государь велел пригласить Яковлева. Тот вошёл. Обратясь к нему, Императрица сказала:

– Почему вы хотите говорить с Государем наедине? Я Государя одного не оставлю.

Яковлев сначала не хотел говорить в её присутствии, но потом согласился, и Государыня присутствовала при разговоре.

Яковлев сообщил, что к 4 часам ночи необходимо приготовиться к отъезду. Государь спросил:

– Куда же вы меня везёте?

Яковлев отвечал, что это дело секретное.

– Тогда я не поеду, – сказал Государь.

– Если вы не поедете, – ответил Яковлев, – то я должен буду или принять меры принуждения, или сложить с себя обязанности. Прошу вас подумать об этом: ведь для вас же будет хуже и в том, и в другом случае.

Государь спросил:

– Что же, я один должен буду уехать?

– Да, вы один и никто больше.

Государь посовещался с Императрицей. Государыня сказала Яковлеву:

– Одного Государя, без себя, я ни за что не пущу.

Такое же желание не расставаться с отцом выразила и Великая княжна Мария Николаевна.

Яковлев согласился с желанием императрицы и Великой княжны уехать вместе с Государем. Согласился он также на то, чтобы отъезжающих сопровождали доктор Боткин, князь Долгоруков, камердинер Государя Чемодуров, комнатная девушка Демидова и лакей Седнев.

До разговора с Государем Яковлев дважды приходил к наследнику, который в это время был тяжело болен гемофилией. Вместе с доктором Деревенко он осматривал больного. После этих посещений Яковлев вёл телеграфные переговоры. Только после этого он пришёл к Государю объявить о необходимости отъезда.

После известия о предстоящем отъезде Государыня находилась в тяжёлом смутном душевном состоянии. Ведь она уезжала с мужем, оставляя опасно больного горячо любимого сына.

Ровно в 4 часа утра 13 (26) апреля подали обывательских лошадей. Из них только одна подвода была пароконная и получше, остальные же были одноконные. Стали усаживаться. Государыня и Мария Николаевна сели в пароконную подводу, в которую принесли соломы и подушки и покрыли ковром. Императрица хотела пригласить к себе в повозку и Государя, который сидел уже в отдельной повозке. Я доложил о желании Императрицы Государю, но Яковлев, сидевший рядом с Государем, воспротивился, сказав:

– Нам и здесь хорошо.

Несмотря на холодную погоду, Государь был одет легко. Яковлев спросил:

– Разве вы так и поедете?

– Да, мне тепло, – ответил Государь.

– Это невозможно, – сказал Яковлев, соскочил с повозки, вбежал в подъезд, снял с вешалки пальто и положил его в тележку.

– Если сейчас не нужно, то пригодится в дороге, сказал он.

Государь простился со мною. Мы поцеловались, и он сказал мне:

– Надеюсь, до скорого свидания.

Государыня, подав для поцелуя руку, сказала:

– Берегите Алексея.

Уехали… Стало скучно, как будто при потере. Прежде в доме было некоторое оживление, теперь же мёртвая тишина и уныние.

Тотчас же по отъезде на смену стрелкам и Кобылинскому явилась большевистская охрана под предводительством комиссара Родионова и Хохрякова, людей грубых. Охрана состояла почти всецело из нерусских. Родионов целыми днями сидел в дежурной комнате, с ног до головы вооруженный. Никого из живущих в доме никуда не выпускали, введя совершенно тюремный режим. Хохряков вместе с доктором Деревенко посещал больного Алексея Николаевича.

Однажды Родионов пришёл ко мне с таким заявлением:

– Скажите барышням, чтобы они ночью не затворяли дверь спальной.

Я отвечал:

– Этого сделать никак нельзя.

– Я вас прошу так сделать.

– Сделать это никак нельзя: ведь ваши солдаты будут ходить мимо открытых дверей комнаты, в которой спят барышни.

– Мои солдаты ходить не будут мимо открытых дверей. Но если не исполните моего требования, есть полномочие расстреливать на месте. – Родионов вынул револьвер. – Я поставлю часового у дверей спальни.

– Но это же безбожно.

– Это моё дело.

Часовой поставлен не был, но двери спальни Великих княжон пришлось по ночам оставлять открытыми настежь.

Когда наследник стал чувствовать себя лучше и начал вставать с постели, начали приготовляться к переезду в Екатеринбург. Оттуда письма и прямым путём доставленные известия не получались.

Когда постепенно начали укладывать вещи, Родионов неоднократно обращался к генералу Татищеву, уверяя, что знает его. Родионов настаивал, чтобы вещи Татищева были особо отмечены (визитными карточками). Для чего это ему было надо, понять мы не могли. Его поведение очень беспокоило Татищева. Как вспоминала баронесса Буксгевден, она встречала ранее Родионова: он служил в жандармах Вержболове.

В 12 часов дня 7 (20) мая подали для наследника экипаж. Все остальные дошли до пристани пешком. Возле пристани стоял пароход «Русь», на который мы и перешли. Грузили на пароход из губернаторского дома вещи не только Царской семьи и наши, но и казённую обстановку. Видя это, наследник сказал Родионову:

– Зачем вы берёте эти вещи? Они не наши, а чужие.

– Раз нет хозяина, все будет наше, – отвечал тот.

В два часа дня пароход отчалил от пристани и пошёл на Тюмень. Во время пути солдаты вели себя крайне недисциплинированно: стреляли с парохода птиц и просто – куда попало. Стреляли не только из ружей, но и из пулемётов. Родионов распорядился закрыть на ночь наследника в каюте вместе с Нагорным. Великих княжон оставил в покое. Нагорный резко противоречил Родионову, спорил с ним.

В Тюмень прибыли 8 (21) мая в 8 часов утра. Здесь пересели в поезд. В вагон 2-го класса поместили наследника, Великих княжон, генерала Татищева, доктора Деревенко, графиню Гендрикову, госпожу Шнейдер, Нагорного и комнатную девушку Эрсберг. Всех остальных посадили в вагон 4-го класса. Здесь, кроме меня, находились: Жильяр, Гиббс, баронесса Буксгевден, Теглева, повар Харитонов, мальчик Седнев и другие. Поездка по железной дороге прошла благополучно. В Екатеринбург приехали поздно; около полуночи.

Поезд поставили на запасный путь, довольно далеко от вокзала. Возле вагонов установили вооружённую охрану. Ночь мы провели в вагонах. Было холодно, моросило. Все мы продрогли.

(…) [492]