Его горячая эрекция искала ее, терлась об округлые изгибы, желая попасть внутрь. Она потянулась назад и впилась пальцами в его бок, призывая к себе, и он понял намек. Безмолвно он лег поверх нее — тяжесть его тела прижала ее лицо к подушкам. Она отпихнула их, чтобы получить возможность дышать, а он в это время развел ее ноги коленями.

Она застонала. Что, очевидно, разбудило его. Он дернулся назад, упершись руками в кровать.

— Марисса… Я, э-э-э, я не хотел… Когда он отступил, она поднялась на колени, пытаясь удержать контакт.

— Не останавливайся. Повисла секундная пауза.

— Тебе, должно быть, больно.

— Совсем нет. Вернись. Пожалуйста.

Его голос стал совсем хриплым и прерывистым:

— Господи… Я надеялся, что ты захочешь сделать это снова. Я буду осторожен, клянусь.

Неровный звук его голоса стал отличным началом вечера. Его широкая рука прошлась вниз по ее позвоночнику, губы скользнули по верху бедра, по копчику, потом спустились ниже: к гладкой коже ее попки.

— В этой позе ты такая красивая. Я хочу взять тебя так. Ее глаза расширились.

— А ты можешь?

— О, да. Я войду глубже. Хочешь попробовать?

— Да…

Он еще выше поднял ее бедра, распределив ее вес между руками и ногами — кровать скрипела, пока он менял положения их тел. Когда он прижался к ней сзади, она посмотрела вниз, но увидела лишь его мощные бедра, висящие тяжелые мешочки и напряженную эрекцию.

Его грудь опустилась на ее спину, откуда-то из-за головы возникла рука, кулаком упершаяся в матрас. Она согнулась в предплечье, показав выступившие вены, когда он наклонился вбок и поднес головку своей плоти к нежной коже между ее ног. Короткими дразнящими поглаживаниями, он двигался вперед-назад, не входя в нее, и она поняла, что в это время он смотрел на сосредоточие ее женственности.

Через какое-то время его начало потряхивать — так ему нравилось то, за чем он наблюдал.

— Марисса… Я хочу… — он замолчал, глухо чертыхнувшись.

— Что? — Она слегка повернулась, чтобы увидеть его, оглянувшись через плечо.

Он посмотрел вниз, на нее — в его глазах застыло то сосредоточенное, напряженное сияние, которое, казалось, сопровождало взгляд человека, серьезно настроенного на секс, но было в них еще что-то, мерцавшая жажда, не имевшая ничего общего с их телами. Вместо того чтобы объясниться, он уперся второй рукой в кровать, опустился на ее спину и толкнул бедра вперед, так и не проникнув внутрь. Задохнувшись и уронив голову, она наблюдала за его эрекцией, скользящей между ее ног. Кончик его плоти почти доставал до ее пупка.

Боже, теперь она поняла, почему ему нравилось смотреть. Потому что… Да, ей тоже нравилось видеть его таким возбужденным.

— Что ты хотел сказать? — простонала она.

— Детка… — Его дыхание обжигало ей шею, голос звучал темным, неистовым требованием. — О, черт, я не могу спросить об этом сейчас.

Его губы впечатались в ее плечо, зубы впились в кожу. Застонав, он почувствовала, как согнулись ее локти, но он поймал ее до того, как она упала на матрас, поднимая ее обратно рукой, прижавшейся к груди.

— Спроси меня, — задыхаясь, проговорила она.

— Так бы и сделал… если бы мог остановиться… но, о, Боже…

Он немного отступил назад, а потом вошел в нее, заходя так глубоко, как и обещал — мощный бросок заставил ее выгнуть спину, выкрикивая его имя. Он начал движение в том ритме, что сводил ее с ума, но все равно оставался осторожным, сдерживая силу, которую она чувствовала в нем.

Ей нравилось ощущать его, нравилось чувство наполненности, нравилось скольжение и растяжение, которое, как она вдруг осознала, может продлиться еще час.

А что если это был их последний раз?

Выступили слезы. Запутались в ресницах. Ослепили ее. А он, повернув ее подбородок, чтобы поцеловать в губы, заметил их.

— Не думай об этом, — прошептал он, касаясь дыханием ее рта. — Останься со мной на эту секунду. Останься сейчас со мной.

Помнить этот момент. Помнить его здесь…

Он вышел, развернул ее, соединив их снова лицом к лицу, и стал ласкать ее щеки и целовать ее, не прекращая движений. Они достигли вершины одновременно, наслаждение было так велико, что его голова бессильно опустилась, словно он уже не мог удержать ее на шее.

После он перекатился на бок и прижал ее к груди. Слушая грохотание его сердца, она взмолилась о том, чтобы оно было настолько же сильным, насколько громко звучало.

— Что ты хотел сказать? — слабо прошептала она.

— Ты будешь моей женой?

Она подняла голову. Его глаза цвета лесного ореха были совершенно серьезными, и у нее появилось такое ощущение, что они думают об одном и том же: почему они не поженились раньше?

Так что с ее губ сорвалось, со вздохом, только одно слово:

— Да…

Он нежно поцеловал ее.

— Я хочу сделать это и так, и так. Как принято у вас и в католической церкви. Ты не против?

Она дотронулась до креста, который он носил.

— Конечно, нет.

— Как бы я хотел, чтобы было время на…

Зазвонил будильник. Резким движением руки он заставил его замолчать.

— Думаю, нам пора подниматься, — сказала она, слегка отодвигаясь.

Но далеко она не ушла. Он снова притянул ее вниз, на кровать, и скользнул руками между ее ног.

— Бутч…

Он поцеловал ее, глубоко и сильно, а потом произнес:

— Еще раз для тебя. Еще один раз, Марисса.

Его талантливые скользящие пальцы превратили ее в жидкость, кожа и кости расплавились, когда его рот спустился к ее груди, а губы захватили сосок. Он мгновенно свел ее с ума: полностью порабощенная, она горела, задыхалась, извивалась.

Яростное электрическое давление нарастало, пока не вырвалось на свободу пламенным потоком. С нежной внимательностью он помог ей продлить оргазм, когда она прыгала по воде, словно плоский камушек, ударяясь о поверхность наслаждения, снова взмывая вверх, чтобы опять приземлиться и отскочить.

Все это время он старался ради нее, не сводя с нее глаз цвета лесного ореха; она поняла — этот взгляд будет преследовать ее до конца жизни.

Он умрет сегодня ночью. Она осознала это с абсолютной ясностью.

Джон сидел в самом конце классной комнаты, занимая место в дальнем углу, за своей ежедневной уныло-одинокой партой. Обычно тренировки начинались в четыре часа, но Зейдист прислал e-mail, оповестивший о том, что на этот раз занятия состоятся на три часа позже. Что было хорошо. Джон получил шанс подольше понаблюдать за Рофом в действии.