Кулябцы — твои друзья, ненавидят гармцев, курган-тю-бинцев, каратегинцев да и вообще всех, кто имеет отношение к вахшской долине. Они там все готовы растерзать друг друга. Их пока удерживают демократические надежды, но когда они поймут, что это далеко от национальной идеи и тем более от деления государственного пирога, все переругаются, разобьются на маленькие кланчики, впадут в дикость, начнут искать для себя бая и найдут восточного тирана. Они ведь все полуграмотные, неорганизованные, недисциплинированные отпрыски феодализма, а единственные цивилизованные ленинабадцы вообразили себя властителями и потеряли даже элементарное чувство самосохранения. У них не хватает ума понять, что они почти беззащитны…

— Мальчики, я устала вас слушать, — прервала мужа Оля. — Давайте поговорим о чем-нибудь более веселом.

— Оленька, дорогая, ты совершенно права — мы свиньи. Абдужаллол, полагаю, ты не станешь ревновать, если я приглашу твою жену на танец?

— Я умру от ревности или задушу ее ночью, — пошутил Абдужаллол.

После ужина Родик решил проводить друзей пешком. Вечер сразу обдал холодом, но ветер успокоился, и после душной ресторанной атмосферы идти по безлюдному городу, наполненному осенними ароматами, было очень приятно.

Родик впервые после приезда в Душанбе видел город не из окна автомобиля. Путь их проходил по улице Ленина — основной арене февральских событий. Абдужаллол по просьбе Родика подробно рассказывал о последствиях бесчинств толпы, которые сейчас были еле различимы. Лишь приглядываясь, Родик видел, что стекла витрин недавно менялись, а на стенах еще оставались следы контактов с обезумевшими людьми.

— Да, Абдужаллол, я все забываю тебя спросить: могло быть так, чтобы я встретил одного из фигурантов моего ограбления? — поинтересовался Родик.

— Конечно. Всех, кроме непосредственных исполнителей, сразу после февральских событий отпустили. Нужны были свободные места. Я тебе говорил: того, кто взял деньги, пока еще не осудили. Сейчас все работает очень медленно. Кстати, в этом частично есть твоя вина — следователь всех, кроме тебя, допросил. Ты проявил бы гражданскую ответственность и завтра зашел бы к нему. А кого ты видел?

— Думаю, что Сафарова. Причем в гостях у Абдулло Рахимовича.

— Вполне возможно. Он кулябский, а там сейчас полное смешение слоев общества. Вообще-то я свое дело в этой истории сделал, и как там дальше будут развиваться события, от меня не зависит. Более того, я стараюсь туда вообще не соваться — опасно. Твое ограбление — мелкий эпизод, а у остального, как я тебе рассказывал, очень глубокие корни. Ты с Сафаровым что-то обсуждал?

— Нет, даже не пытался, но он на меня очень пристально смотрел. Я, сразу не сообразив, кто это, поприветствовал его.

— Если он вдруг выйдет с тобой на контакт, сообщи мне. Вряд ли он стал образцовым советским гражданином, хотя и помогал нам. Его, как многих таких же, не засвечивают, а после выполненной ими работы даже оберегают. Вообще все уголовники его уровня рано или поздно начинают стучать и благодаря этому получают определенный иммунитет, которым активно пользуются. Не удивлюсь, увидев его среди наших реформаторов. Кстати, имей в виду: на суд тебе придется прилететь, ты один из свидетелей. Когда улетаешь?

— Планировал в четверг.

— Ну вот, зайди к следователю завтра. Ты их подводишь, хотя все понимают, почему ты отсутствуешь. Сделай ка-кое-нибудь командировочное удостоверение с отметками. Скажешь, что был в долгосрочной командировке.

— Нет проблем. Завтра все сделаю. Повестку я получил и куда идти, знаю.

— Что говорить — сообразишь? На всякий случай предупреждаю: о наших отношениях — ни слова. Если спросят, скажи, что ты не в курсе, все дела из-за твоего отсутствия вели твои сотрудники, а ты даже не знаешь, кто и чем занимался. Излагай только факты, связанные с квартирой. Твои уже дали необходимые показания — я контролировал. Не вздумай заикнуться, что в курсе всей подноготной. Коси под неинформированного тюфяка, а то влипнешь в какую-нибудь новую историю. Сейчас охота на ведьм в полном разгаре. Кое-кто уже пытался твой эпизод включить в общую схему, считая, что это не случайность. Если спросят, почему заявление подано нам, а не в районное отделение милиции, объясни историю появления у тебя бывшего министерского сейфа и скажи, что, по твоему мнению, на тот момент это выходило за рамки обычной кражи. Хотя, думаю, этот вопрос тебе не зададут…

— Еще… Помнишь наш разговор об Айзинском?

— Конечно.

— Хочу понять, с чем я имею дело.

— С чем ты имеешь дело — в целом ясно. Вероятно, тебя интересует, имеешь ли ты заспинный кинжал?

— И это тоже.

— Раньше сказал бы — нет. А сегодня, глядя на все происходящее, скажу лишь, что если раньше существовали четкие границы компетентности, то сейчас их нет. Кто и на что имеет право — не ясно. В таких условиях прогнозировать невозможно. Ориентируйся сам.

— У меня для этого очень мало информации. Ты мог бы узнать подробности его биографии и кто представляет это чертово правление, на которое он все время ссылается? Намекает на какие-то условия…

— Не обижайся, но сейчас я этого делать не буду. Может быть, позднее. Один совет: условия, о которых говорит Айзинский, очевидны — работа под контролем. Иначе зачем их ставить? Поэтому ты должен как можно быстрее произвести соответствующий выбор, а не прятаться за всякими размышлениями о том, чей контроль. Это вторично. Какая разница, кто будет тобой управлять? Важно, согласен ты на это или нет.

— Понятно. Ты несомненно прав. Не важно, чье ярмо носить. Ярмо есть ярмо, хоть даже оно из золота. Считай, выбор я совершил, но все равно любопытно знать детали.

— Любопытно знаешь где? В женской бане. Меньше будешь знать…

— Все, о делах больше ни слова! Оля совсем загрустила, но как образцовая восточная жена уже не возмущается. Послезавтра улечу и, наверное, до Нового года не появлюсь. Хорошо бы на Новый год вы выбрались в Москву? Знаешь, как говорится, кто празднику рад, тот до свету пьян. Новый год — мой любимый праздник. Обещаю — не пожалеете.

— Спасибо. Трудно загадывать. Мне предложили работу в России. Я пока не дал окончательного ответа, но в течение месяца должен принять решение. Домашние против, да и я колеблюсь. Работать становится все сложнее, а уходить со службы пока не хочется, да и рано — я пенсию еще не выработал. И что я умею?

— Если не секрет, куда зовут?

— Не секрет — в Воронеж. Должность выше нынешней, обещают, что через два-три года переведут в Центральный аппарат. Квартиру дают.

— Ничего не могу тебе посоветовать. Раньше сказал бы, что этого делать не надо, а после февральских событий и того, что увидел в этот приезд…

Жизнь без праздников — это длинный путь без заезжего двора.

Демокрит

Машина надрывно рычала, буксуя на скользком обледеневшем подъеме Бульварного кольца около Самотечной площади. Родик давил на педаль газа, но автомобиль упорно не хотел ускоряться и буквально карабкался в гору. Чтобы не смотреть на это автомобильное мучение, Родик окинул взглядом заваленный снегом сквер, потом перевел взгляд на тротуар, покрытый серо-грязным месивом. «Совершенно невозможно ездить и ходить по Москве. Похоже, что снег вообще перестали убирать», — подумал он, глядя, как, спотыкаясь, бредут по непроходимому тротуару люди. Несмотря на рабочее время, улицы были заполнены непрерывно текущими в разные стороны человеческими потоками, образованными из тех, кто приехал в предновогоднюю суетливую Москву в надежде купить продукты и подарки. «Вот и Новый год подкатил», — сам себе сказал Родик, продолжая мучить машину.