— Бун очень плох, — шепчет мне Диоп.

Я и не слышал, как он подошел.

— Я скоро спущусь.

Мы продолжаем рассматривать рисунки. Какой-то ребенок попытался нарисовать животное, возможно, имея в виду кота. Но это кот с неправильными пропорциями и невероятного желтого цвета.

Я покачиваю головой:

— Сможет ли Бог когда-нибудь простить нас за это?

— Не знаю, святой отец. Это вы профессионал в таких вещах.

— Больше нет.

Мы заходим в маленькую комнатку, которая была изолятором крепости. Она еще более чистая, чем другие помещения. Немногочисленные медикаменты и хирургические инструменты, которыми располагала община, располагаются по порядку в шкафчике, закрытом на ключ.

Стекла шкафчика разбиты.

— Мы не нашли ключей, — извиняется Венцель и садится на кровать Буна.

Лицо Карла производит тяжелое впечатление. Кожа, обтягивающая скулы, обнажает неровности черепа. Она желтоватая, нездорового вида.

— Что вы ему дали?

Венцель качает головой:

— Ничего. Там ничего нет.

В шкафчике только пустые коробки.

Аспирин, антибиотики, бинт…

Только пустые коробки.

— Можно сказать вам несколько слов, святой отец?

— Да. А где капитан?

Венцель пожимает плечами. Этот жест, такой типичный для него, повергает меня в уныние. Если даже сержант Пауль Венцель опустил руки, это значит, что мы и вправду в беде.

Наверное, именно это заставило меня решиться.

Стряхнуть с себя оцепенение.

— Я скоро вернусь. Мне нужно поговорить с капитаном Дюраном.

— Хорошо.

Я пересекаю пустынные коридоры. Мои шаги раздаются эхом.

Я нахожу Дюрана на первом этаже, сидящим в центре прихожей, с «Калашниковым» на коленях. Он смотрит невидящим взглядом на дверь, которую мы высадили, чтобы войти сюда. Снег кружится в свете электрического факела, прислоненного к стене.

Оставлять дверь открытой конечно же невероятный риск. Но Дюран как будто ждет, что кто-то — или что-то — сейчас войдет.

Как будто он этого ждал.

— Капитан, — произношу я вполголоса, приближаясь к нему.

Дюран никак не реагирует.

— Здесь холодно.

Он не отвечает.

— Идите сюда. Не оставайтесь там.

Голос, которым он мне отвечает, осипший, как будто он не привык разговаривать:

— Мне здесь хорошо.

Я сажусь рядом с ним. Пол ледяной.

— Тогда я немного посижу здесь с вами.

Он смотрит на меня. Долго, пристально.

— Мы раньше были на «ты».

— Один раз. Очень давно.

— Почему теперь ты называешь меня на «вы»?

Я пожимаю плечами:

— Наверное… Наверное, потому, что мне нужно поговорить с капитаном Марком Дюраном, из Ватиканской гвардии.

— Это я.

— Нет. Капитан Дюран, которого я знал, не стал бы сидеть и смотреть в пустоту, когда миссия еще не выполнена.

— Капитан Дюран в данный момент отсутствует. Оставьте ваше сообщение после звукового сигнала.

Он улыбается.

Сначала Венцель, а теперь он.

Конец экспедиции.

У меня осталась последняя карта.

— Чего вы ждете здесь, внизу, в одиночестве?

— Женщину. Знаешь, каково это — ожидать женщину?

— Нет. Я не знаю.

Он поворачивается. Смотрит на меня.

— Адель я считал женщиной свой жизни. Кем-то, кого надо защищать, не только любить. Кем-то, для кого я могу означать жизнь. И теперь она…

Опускает голову.

— Этот голос в моей голове… Голос этого монстра… Вы тоже его слышали? Он говорил, что Адель — это зло.

Я киваю.

— Адель была самой чудесной женщиной изо всех, что я видел. И она не была злой. Она делала то, что должна была делать, это было справедливо. Она изучала мутации, чтобы использовать их для нашей пользы.

— О чем вы говорите?

— Ты не видел ее лабораторию? Нет? Жаль. Ее труды должны были привести к перевороту. Научное мышление — это редкая вещь. Адель сопротивлялась, пытаясь доказать, что наука может иметь значение для того, чтобы спасти мир. И ты видел, что случилось? Она мертва! Ей удалось сохранить свои записки, сделанные на Станции Аврелия. Но их больше нет. Я видел…

Он останавливается. Как будто хотел восстановить в мозгу то, что хочет сказать.

— Я видел то место, где этот маньяк замучил ее… и там, где он сделал то, что сделал… Там была большая куча золы в углу. И две сумки, которые спасла Адель. Все ее записи были уничтожены. Годы работы псу под хвост. Я думаю, что это была самая ужасная пытка.

— Адель мертва, Марк.

— Марк? Почему ты снова называешь меня на «ты»? Тебе больше не нужен капитан?

— Я надеюсь, что Марк и капитан смогут воссоединиться. Они нужны мне для моей миссии.

Дюран делает презрительный жест. Фыркает.

— Твоя миссия… Миссия закончилась, умерла. Забудь о ней, mon ami.[81]Нас слишком мало. Почему, ты думаешь, я сделал вид, что повелся на бредни Готшалька о том, что он повезет нас в Венецию? Потому что без его грузовика, в таком составе, как сейчас, мы не смогли бы пройти и мили. Венеция далеко, даже если мы предположим, что там вообще что-то есть.

— И что тогда нам делать?

— Я — жду, а ты делай что хочешь. А, почти забыл. У меня есть подарок для тебя.

— О чем ты говоришь?

— В том углу. Это то, что я сделал для тебя.

Я всматриваюсь, но в полутьме мне ничего не удается увидеть.

Тогда я поднимаюсь и иду в этот угол.

И замираю от отвращения, видя, что это кучка дерьма. От нее исходит невыносимое зловоние.

Собираюсь повернутся, чтобы уйти, когда различаю среди фекалий что-то блестящее.

— Ты должен достать его руками, Джон! Голыми руками!

Голос у Дюрана звучит, как у пьяного.

Вокруг нет ничего, чем можно было бы сдвинуть горку экскрементов. Поэтому мне приходится, переборов отвращение, сделать это рукой.

Потому что я почти уверен в том, что такое — этот светящийся предмет.

Большим и указательным пальцами я вытаскиваю из дерьма папскую печать. Кольцо Рыбака.