– Что? Ты? Забыл? В этом? Ряду?!

Шинделю предстояло остаться в лагере с небольшой группой заключенных, которая должна была окончательно ликвидировать Плачув, а затем в вагоне для скота вместе с несколькими больными женщинами отправиться в Аушвиц. Там их бросили в барак в отдаленном углу Биркенау и оставили умирать. Как ни парадоксально, большинство из них выжили: засунутые в дальний угол, они оказались вне внимания начальства лагеря. Самого Шинделя послали во Флосенбург, где ему вместе с братьями пришлось принять участие в «марше смерти». Он завершил его живым скелетом, а вот младший Шиндель был застрелен в предпоследний день войны.

Оценивать негативные факты, связанные со списком Шиндлера, к которым Оскар не имел отношения, следует как результат злонамеренной деятельности Гольдберга, который вплоть до последних отчаянных дней октября продолжал поддерживать в людях ложные надежды.

Каждый по-своему вспоминал о списке.

Генри Рознер встал в один ряд с людьми Шиндлера, но эсэсовец заметил в его вещах футляр от скрипки. Решив, что Амон Гет, едва его выпусят из тюрьмы, ту же потребует музыки, отослал Рознера обратно. Тогда Генри, пристроив гриф под пальто в подмышечную ямку, опять стал в эту очередь – и так попал в теплушку. Рознер был одним их тех, кому Шиндлер пообещал спасение, он был в списке всегда, с самого начала.

То же самое произошло с Иеретцами: старый Иеретц с упаковочной фабрики и Хая Иеретц значились в списке как мetallarbertierin – металлисты. В списке старых работников «Эмалии» оказались и супруги Перельман и Левертов.

В итоге, несмотря на все махинации Гольдберга, Шиндлер все-таки получил в свое распоряжение большую часть из тех, кого он потребовал, хотя некоторые лица среди них не могли не удивить его. Но столь великодушный человек, как Оскар, не стал возражать, увидев позже среди обитателей Бринлитца самого Гольдберга.

Но встречались и более приятные неожиданности. Польдек Пфефферберг, например, был отвергнут Гольдбергом из-за отсутствия у него драгоценностей, хотя и намекнул, что может заплатить водкой или вообще одеждой или хлебом. Раздобыв бутылку, он получил разрешение вместе с ней направиться в казарму на Иерусалимской, где дежурил Шрейбер. Вручив тому бутылку, он попросил заставить Гольдберга включить его в список вместе с Милой.

– Шиндлер, – сказал он, – должен был включить нас.

Польдек понимал, что речь идет о жизни и смерти.

– Да, – согласился Шрейбер. – Вы двое должны попасть в него.

Если вы возмущены, почему такой человек, как Шрейбер, не спросил себя в тот момент: «Если данный человек и его жена достойны спасения, почему его не достойны остальные?» – постарайтесь понять, в какое страшное время и в каком страшном месте все это происходило, и не судите никого судом человеческим.

И когда пришло время, Пфефферберги оказались среди людей Шиндлера. Здесь, к их удивлению, они встретили Хелен Хирш с младшей сестренкой, о спасении которой она мечтала.

В воскресенье, 15 октября, мужчины из лагеря Шиндлера собрались на боковых путях Плачува. Женщины должны были отправляться через неделю.

Хотя первые восемьсот человек держались отдельной группой во время погрузки, ибо для них должны были быть поданы отдельные вагоны, всех загнали в состав, где уже содержалось тысяча триста других заключенных, направлявшихся в Гросс-Розен. Примерно половина из них решила, что им не миновать Гросс-Розена, прежде чем они попадут в лагерь Шиндлера. Но многие считали, что должны прямиком направляться туда: они уже подготовились к тяготам долгого и медленного пути в Моравию, предполагая, что им придется сидеть в вагонах, когда их состав будут загонять на дополнительные пути и томить на развязках. Не исключено, что в таком положении им придется ждать по полдня и больше, пропуская грузы первой срочности…

В последнюю неделю выпал снег, и похолодало.

Каждому заключенному на всю дорогу было выдано по триста граммов хлеба, а на вагон – по одному ведру воды. Для отправления естественных надобностей им придется использовать угол вагона теплушки или же, если все стоят, тесно прижатые друг к другу, мочиться и испражняться прямо на месте. Но они готовы были претерпеть все: ведь, в конце концов, как бы ни было трудно, они опять окажутся в распоряжении Шиндлера, а значит – спасутся.

В следующее воскресенье последние триста женщин – узниц лагеря Плачув, обозначенные в списке Шиндлера, погрузились в теплушки с теми же самыми мыслями и настроениями.

Заключенные заметили, что Гольдберг пустился в путь налегке, как и большинство из них. Должно быть, у него были связи за пределами Плачува – люди, которым он передал свои богатства. Те, которые по-прежнему надеялись, что Гольдберг, как и прежде, сможет содействовать в деле помощи их дяде, брату или сестре, освободили ему побольше места, чтобы он мог расположиться с удобствами. Остальным пришлось сидеть на корточках, упираясь коленями едва ли не в подбородок.

Долек Горовитц держал шестилетнего Рихарда на руках. Генри Рознер, разложив одежду на полу, устроил на ней девятилетнего Олека.

Путешествие заняло три дня.

Порой, во время стоянок, их дыхание сверкающей изморозью оседало на стенках вагона. Воздуха не хватало, но, когда удавалось набрать его полную грудь, он отдавал ледяной стылостью и зловонием.

Наконец, в сумерках неприветливого осеннего дня поезд остановился. Двери отодвинули, и пассажиры стали торопливо выпрыгивать из теплушек. Эсэсовцы подгоняли заключенных, указывая направление и понося их за зловоние из вагонов.

– Все снимать с себя! – орали они. – Все на дезинфекцию!

Сложив одежду, все голыми направились в лагерь.

К шести вечера ряды голых людей выстроились на мрачном пространстве аппельплаца.

Сюда ли они стремились?

Окрестные леса были занесены снегом; почва на площадке обледенела. Это не был лагерь Шиндлера. Они оказались в Гросс-Розене. Те, кто заплатил Гольдбергу, найдя его взглядами, угрожали ему смертью, пока эсэсовцы в плащах ходили меж рядов, награждая ударами хлыстов по ягодицам тех, кто не мог сдержать крупную дрожь.

Людей продержали на аппельплаце всю ночь, потому что еще не были готовы бараки для них. Лишь в середине утра следующего дня поступило разрешение укрыться под крышей. Говоря об этих семнадцати часах стояния на пронизывающем холоде, выжившие не упоминали о чьих-то смертях. Может быть, жизнь под надзором СС воспитала в них подобную выносливость, а может, пребывание на «Эмалии» придало им сил выдержать эту ночь.

Хотя ветер дул не так резко, как во все предыдущие дни недели, вынести холод было смертельно тяжело. Но они были настолько преисполнены надежды попасть в Бринлитц, что, скорее всего, именно эта безумная надежда помогла перенести холод.

Позже Оскару Шиндлеру приходилось встречать заключенных, которые вынесли и еще более долгие испытания холодом, от которых у них остались следы обморожения. Даже пожилой Гарде, отец Адама Гарде, пережил эту ночь, как и малыши Олек Рознер и Рихард Горовитц.