– Ливви, – окликнула ее Энни, – ты в порядке? Оливия не ответила.

Джим подошел и положил руку на ее плечо.

– О чем ты думаешь?

Оливия не обернулась, не взглянула на него, но ответила:

– О том, что я убила человека.

– Нет. – Голос Джима прозвучал чисто и звонко. – Ты никого не убивала.

Она уже рассказывала им о том, что произошло в церкви, и никто из них не счел, что она слишком далеко зашла. Правда, никому из них и в голову не приходило, что эта сцена может иметь какие-либо серьезные последствия.

– Мы никогда не думали, что Майкл способен на самоубийство, – сказала Энни.

– Ты не могла этого предвидеть, – подхватил Джим.

– Вы так думаете? – Оливия наконец повернулась к ним лицом. – Мне кажется, вы оба ничего не понимаете. – Глаза Оливии потемнели. – Дело не в том, что я довела Луизу до такого состояния, в котором она могла сказать Майклу, что у него нет иного выбора. И даже не в том, что, в сущности говоря, именно я заставила его совершить последний в его жизни заплыв…

– Перестань, Оливия, – взмолилась Энни.

– Дело в том, – продолжала Оливия, – что я даже не могу сделать вид, что жалею об этом. Нет, мне ужасно жалко Луизу и всех остальных, но это дешевая жалость. Неприглядная истина заключается в том, что я рада – по-настоящему рада, – что Майкл Ариас умер.

– Думаешь, я не рад? – еле слышно произнес Джим.

– Думаешь, мы оба не чувствуем то же самое, что и ты? – Энни придвинулась поближе к Оливии.

Оливия встряхнула головой:

– Это не то же самое.

– Почему? – спросила Энни.

– Потому что сделала это я, а не вы, – сказала Оливия и вздохнула.

Коронер вынес вердикт: смерть в результате несчастного случая. Через неделю после дознания состоялись похороны, на которых из членов семьи отсутствовал только Джим. Как доложила Кэри, над могилой звучали речи, превозносившие заслуги покойного перед семьей и отечеством.

Человека в черном кожаном пиджаке так и не нашли.

Дьюксфилд-Фелл, 4 июля 1996 года

Это было почти через десять месяцев после всех трагических событий, потрясших основы семьи Ариасов.

– Как вы думаете, – спросила Оливия, когда они стояли на знакомом, продуваемом ветром, испещренном морщинами склоне холма, – правильно ли мы поступали?

– А ты? – сказала Энни.

– Я первая спросила. Энни задумалась.

– Да, – произнесла она наконец, – в сложившихся обстоятельствах мы вели себя правильно.

– Джимми? – спросила Оливия.

– Ты и так знаешь, что я думаю.

– Я хотела бы услышать это еще раз. Здесь, на этом самом месте.

Джим кивнул:

– Хорошо. Нет, я не думаю, что мы всегда поступали правильно. Потому что справедливость так и не восторжествовала. – Он немного помолчал, прислушиваясь к свисту ветра, трепавшему его волосы. – Но я думаю, мы сделали все, что могли.

– Ливви? – Энни вопросительно взглянула на Оливию.

Зеленые глаза Оливии смотрели куда-то вдаль, губы сжались в прямую, жесткую линию.

– Мне просто противно об этом думать, – сказала она. – Хуан Луис избежал наказания и Майкл…

– Но Майкл не избежал наказания, – сказала Энни.

– Нет, избежал, – возразила Оливия. – Именно это он и сделал. И для меня это ужасно. А еще ужаснее то, что Джимми до сих пор чувствует себя ответственным за все, что сделали эти два человека. Не возражай, Джимми, – я вижу это в твоих глазах. Но все же…

– Но все же? – Джим нежно смотрел на нее.

– Но все же я знаю: мы сделали все, что могли. – Оливия устремила взгляд на землю, на то место, где смерть настигла ее родителей. – И наверное, этого достаточно.

Они действительно сделали все, что могли. Ради детей Питера они поддались на мольбы Луизы хранить молчание. Взамен Луиза согласилась продать часть коллекции с торгов и направить выручку в адрес благотворительного фонда Артура Сегала. Остальные картины она решила от имени Имануила Ротенберга передать в музеи Нью-Йорка, Берлина, Парижа, Тель-Авива и Цюриха.

Они действительно сделали что могли, но при всем желании они не могли восстановить истинную справедливость, потому что было уже поздно. Джим страдал от этого больше, чем остальные, уверовав в свою причастность к преступлениям, совершенным членами его семьи. Оливия и Энни вновь и вновь напоминали ему о том, как они его любят, о том, как глупо испытывать чувство вины за чужие грехи, но он так и не смог окончательно избавиться от этого чувства. Он пытался объяснить им, что ему просто необходимо раздать все, что у него есть, чтобы изничтожить даже следы проклятых денег, которые помогли ему сделаться тем, что он есть.

– Ради бога, Джимми, – нетерпеливо говорила Оливия в телефонную трубку накануне Дня благодарения, – ты же не монах, черт побери. Брось это самобичевание и живи нормальной жизнью.

– То же самое мне на прошлой неделе сказала Кэри, – признался Джим.

– В последнее время вы что-то слишком много общаетесь, – заметила Оливия. Она никак не могла перестать ревновать Джима к бывшей жене.

– Мы иногда приглашаем друг друга на ленч, – пустился в объяснения Джим. – Теперь, когда ее развод с Питером официально оформлен, мы можем себе это позволить.

Оливия замолчала, а Энни все это время задавала себе один и тот же вопрос: почему мужчины так глупо себя ведут?

– Как бы то ни было, – наконец произнесла Оливия, – Кэри права. Тебе следовало бы прислушаться к ее советам и перестать терзать себя.

– Наверное, – сказал Джим, но и Оливия, и Энни чувствовали, что он просто хочет, чтобы от него отстали.

– Мне кажется, – сказала Энни, несколько дней спустя позвонив Оливии, – тебе пора вытрясти из него эту блажь.

– Как? Если уж даже наши совместные усилия ни к чему не привели, то что я могу сделать одна?

– Ты знаешь как.

– Что ты имеешь в виду? – насторожилась Оливия.

– Просто будь честной, – сказала Энни. – Не скрывай своих чувств к нему. – Она ненадолго умолкла. – По-моему, вам обоим пора признать тот факт, что вы любите друг друга.

– Откуда ты знаешь?

– Не будь дурочкой, Оливия, – ответила Энни. – Я это уже давно поняла.

Оливия вздохнула.

– Ничего не выйдет, Энни, – произнесла она наконец. – Джимми считает, что не заслуживает любви, не заслуживает ничего хорошего в жизни.

– Я уверена, ты найдешь способ его вылечить, – не терпящим возражения тоном произнесла Энни.